Петр Лебеденко - Холодный туман

— Но разведчик сержант Топчун — лучший разведчик части, — попробовал возразить капитан. — Он не мог ошибиться и принять мелкие подразделения немцев за…

Генерал, не дав капитану закончить, грубо его оборвал:

— Вы слышали мой приказ, капитан? Я у вас спрашиваю: вы слышали мой приказ? Немедленно его выполняйте!

Полковник Константин Константинович Строгов с нетерпением ожидал возвращения своей разведгруппы во главе с капитаном Травиным. Хотя капитан Дмитрий Алексеевич Травин был командиром батальона, командовал сейчас батальоном сам полковник Строгов — два его других батальона, как известно, ушли на помощь вступающим частям генерала Игнатова. С ними ушел и полковой комиссар Андрей Ильич Ильинов. А батальону, с которым шел теперь полковник Строгов, были приданы две артиллерийские батареи с далеко не полным комплектом боеприпасов.

Ночь выдалась на редкость темной. Тучи затянули небо так плотно, что сквозь них не просвечивала ни одна звездочка. Солдаты шагали так, словно каждый их последующий шаг повисал перед черной пропастью — бездонной и страшной. Деревья негустых перелесков возникали так внезапно, что приходилось протягивать вперед руки — не удариться бы о ствол головой. А вверху, за тучами, беспрестанно гудели моторы самолетов, идущих на восток выполнять свою страшную работу… Все на восток и на восток…

Близилось время, когда батальон уже должен был вплотную приблизиться к какому-нибудь арьергардному подразделению генерала Самойлова, однако капитан Травин со своей разведгруппой не возвращался, и никаких сведений о нахождении генерала Самойлова не было.

Полковник Строгов заметно нервничал. Сидя верхом на неспокойном (тоже, наверное, нервы) жеребце с кличкой «Витязь», Константин Константинович изредка негромким голосом подзывал к себе лейтенанта Тополькова, и когда тот приближался к нему на совершенно невидимой в темноте черной лошадке, Строгов просил:

— Поезжай-ка вперед, не заблудились ли наши разведчики. Да и сам смотри осторожнее — в такой непроглядной тьме все может случиться…

Топольков уезжал, не появлялся иногда минут двадцать-тридцать, потом, наконец, Константин Константинович ногой чувствовал горячий бок коня Тополькова и слышал невеселый голос лейтенанта:

— Нигде ничего, товарищ полковник.

Странно: кругом бушевала война, где-то рвались снаряды, пели свои смертные песни пули, взрывались мины, гудели моторы танков и бронетранспортеров, а вот здесь, в этой кромешной темноте, было так непривычно тихо, что улавливалось и усталое дыхание какого-нибудь пожилого солдата, и фырканье лошади, и легкое позвякивание чьей-то саперной лопатки — будто все это на другой планете, где все спокойно, никакой тревоги в душе, люди просто идут навстречу рассвету, который вот-вот тихонько поднимется вместе с еще ломкими и хрупкими лучами солнца, поднимется, затопит своим теплым светом всю округу, и настанет новый день обыкновенной жизни, настолько обыкновенной, что не всегда ее и замечаешь…

Батальон шел в крайнем напряжении: казалось, будто сама темнота подстерегает всех этих людей, которые были похожи на слепоокую массу, бредущую в неизвестность. Уже несколько раз Константин Константинович принимал решение остановить батальон и дождаться рассвета, но не мог этого сделать, полагая, что где-то впереди, может быть, совсем рядом, обреченные солдаты генерала Самойлова ждут его помощи и, если она запоздает, все будет кончено.

Капитан Травин появился так внезапно, точно вырос из-под земли. Как он в этой кромешной тьме безошибочно отыскал полковника Строгова, было, наверное, известно только ему одному. Несколько секунд он молча шел рядом с «Витязем», держась рукой за стремя, потом полушепотом сказал:

— Надо немедленно остановить батальон, товарищ полковник. Немедленно.

Константин Константинович слез с лошади и пошел рядом с Травиным.

— Докладывайте, капитан!

И Травин доложил обо всем, что услыхал от небольшой группы солдат и офицеров генерала Самойлова. Фактически, совершилось самое страшное. Собрав все силы на том рубеже обороны, который генерал Самойлов считал наиболее вероятным рубежом, где фон Бейкер попытается прорваться, Самойлов тем самым абсолютно оголил противоположный участок, о котором докладывал разведчик Игнат Топчун. И если со стороны оврагов, то есть с запада, переправившись через речку, двинулись в основном более тяжелые бронетранспортеры, то с востока, преодолев заболоченные места излучины, на позиции генерала Самойлова рванулись легкие танки, танкетки, мотоциклы и масса автоматчиков, и советские солдаты, изрядно обескровленные воздушными налетами, оказались как бы зажатыми между двумя чудовищными сторонами пресса, который с каждой минутой сжимался все сильнее и беспощаднее, никому не оставляя никаких надежд на спасение. Солдаты начали сдаваться в плен целыми группами, и хотя каждый из них с самого раннего возраста был воспитан на том, что плен — это предательство, это измена, сейчас, спасая свои жизни, мало кто об этом думал, а тот, кто думал, продолжал сопротивляться, идя на верную смерть, бросаясь под танкетки, взрывая ручными гранатами самих себя в тот момент, когда рядом оказывалось несколько немцев.