Борис Краевский - Повесть об одном эскадроне

Проснулся он от непривычного для ночного времени шума.

— Командир, наши пришли!;

Слышался разнобой голосов:

— Здорово, Яшка, чертяка!

— Ну, Фома, покажись, соскучились…

— Знакомьтесь, ребята, — наши новые товарищи!

— Эх, костер погас. Подождите, сейчас соорудим.

Дубов кубарем выкатился из шалаша.

— Харин, успех? Проспал-таки я…

— Так точно, товарищ командир, полный успех!

— Командир, принимай пополнение в нашу политическую часть — большевиков-подпольщиков! — забасил рядом Ступин и сейчас же перешел на деловой тон: — Теперь пора и свою ячейку организовать — ты, я и еще трое! Сила!

— Ну-ка, господин унтер, дай я тебя поцелую! — воскликнул Дубов и порывисто обнял Харина. — Вот, черти… Орлы!

Он шумел больше всех, стараясь скрыть, как он рад тому, что налет на контрразведку окончился успешно.

Бойцы затащили новых товарищей в самую большую землянку. Егоров налаживал у входа костер, кто-то тащил котел с остывшей кашей. Маленький Харин кромсал трофейное сало такими кусками, будто собирался угощать бенгальских тигров.

Воронцов подумал о Наташе — встреча с товарищами заставила его на минуту позабыть все на свете, — огляделся и, не найдя девушки, вышел.

— Наташа, где вы?

…Освобождение и беглый разговор с Воронцовым Наташа вспоминала как во сне. Все заслонил долгий путь — на телеге, на конях, верхом, пешком — по бесконечным дорогам, оврагам, полям, лесочкам, и опять оврагам, и опять лесочкам. Непонятно, как ориентировались в кромешной мгле бойцы. Да еще дождь. Она смертельно устала, промокла, озябла, все происходящее так ее ошеломило, что она даже не успела подумать, что дальше. А тут еще и Костя пропал куда-то…

— Наташа, где же вы? — Рядом с ней выросла фигура Воронцова.

— Костя, — горячо заговорила девушка, — зачем вы меня привезли сюда? Зачем? Я чужая здесь, никому до меня нет дела!

— Наташа, как вам не стыдно! Чужая? Идемте со мной. — Воронцов почти насильно ввел девушку в большую землянку.

Костер наконец разгорелся, едкий дым стелился у самого пола, но никто не обращал на него внимания. Все уписывали кашу с салом, переговаривались, угощали и угощались сами.

— Товарищи, познакомьтесь — это девушка, которая выходила меня в Краснинке. А это мои друзья и соратники, Наташа.

— Ура Наташе! — провозгласил с набитым ртом Харин.

— Ты хоть прожуй, медведь. Где только тебя вежливости учили? В берлоге?… — отозвался Швах.

— Вы его не слушайте, Наташа, я ничего…

— Ну, для ничего ты слишком много места занимаешь.

Харин засмеялся первый.

— Скажите, Наташа, — не унимался Яшка, — и как это наш Костя себе такую симпатичную спасительницу нашел? Почему меня никто не спасает, не выхаживает?

— Да перестань ты! Уступи лучше место девушке. Ишь уселся, где дыма нет, — вступился за Наташу практичный Егоров. — Поешьте, а?

— Во, у меня ложка чистая есть, запасная, — предложил Фома, опасливо поглядывая в сторону Яшки. Услышит про запасную ложку, проходу не даст. Кажется, пронесло…

— Между прочим, Наташа, у нас тут и Харин запасной есть!

«Вот, ушастый, услыхал», — удивился Фома и помрачнел.

Наташа, да и все другие, с ожиданием, с каким смотрят обычно на фокусника, уставились на Шваха.

— Вот, полюбуйтесь, — Яшка осветил прижавшегося в угол Семена. Все засмеялись, так был похож он на Харина-большого. Засмеялась и Наташа: ей вдруг стало легко и просто среди этих людей. Она поймала взгляд Кости и благодарно ему улыбнулась.

— Не одного тебя эта барышня выходила, — услышал Костя незнакомый голос с хрипотцой. — Мне она тоже помогла, перевязку сделала там, в камере.

Наташа оглянулась на голос и узнала своего недолгого соседа по камере. Он улыбнулся и весело посмотрел на нее добрым, широко открытым единственным глазом.

— Спасибо тебе, дочка. Душевный ты человек, правильный.

— Ну зачем вы так, — покраснела Наташа. — Ведь я ничего особенного не сделала. — И, чтобы скрыть смущение, поспешила переменить разговор: — Я так и не знаю, как вас звать. Не успела спросить тогда…

— Зови дядей Петро. Все так кличут. А от доброго слова не отказывайся. Его не легко заслужить, — доброе-то слово.

Утро пришло хмурое, серое. Неистребимая осенняя сырость проникала повсюду, пронизывала, казалось, весь мир.

Наташа проснулась и, не открывая глаз, смирно лежала под теплой шинелью, вставать не хотелось: при каждом движении плотное сукно шинели топорщилось и в щели заползали злые струйки сырого, промозглого холода.