Натаниэль Фик - Морпехи

Мы медленно ехали по темной дороге, ночь была теплой и безмолвной.

У каждого уха было по рации, и все через каждые всякие полминуты инстинктивно тянулись к своему оружию. А мы все ехали и ехали.

— О'кей, мы на месте, — передал мне Кольберт по рации — он решил, что уже добрался до северной части подъезда к мосту.

— Нет. Я не вижу моста. Продолжайте движение. Нашей миссией было обезопасить мост для передвижения всего батальона, но я все еще его не видел. Я видел лищь тонкую линию деревьев с левой стороны и несколько серых кирпичных зданий. За нами по орбите кружили вертолеты «Кобра». Опять тишина вокруг. В моих очках ночного видения опять все стало зеленым.

— Есть, — сказал Кольберт, и мы двинулись дальше.

Прозвищем Кольберта было «Лед», он никогда не терял самообладания. Поэтому я назначил его ответственным. Следующее, что я услышал по рации, — это предупреждение об опасности: «На мосту ограждение». Голос Кольберта был размеренным, но вместе с тем несколько напряженным — так, наверное, летчик гражданской авиации говорит пассажирам своего самолета об огне в двигателе. Потом и я увидел это ограждение — было очень похоже на то, что на мосту перевернулся мусорный контейнер, полный металлолома. По всей ширине моста лежали трубы большого диаметра. Этому было всего одно объяснение.

— Назад! Слышите? Назад! Валите оттуда на хрен! Воздух был пронизан страхом. Его можно было услышать, почувствовать и даже попробовать, как монетку под языком. Но паники среди морских пехотинцев не было. Мы были зажаты деревьями слева, домами справа, заграждением перед нами и остальным батальоном, движущимся сзади, следом за нами.

Мы нарвались на засаду. Я уже знал это и на секунду удивился, почему в нас не стреляют. Я пригнулся в машине и попытался засунуть руки в бронежилет, при этом не выпуская из них ни рации, ни оружия. Морские пехотинцы называют это «черепашиться».

Я приказал поворачивать и получил в ответ лаконичное: «Вас понял, выполняю». Как только «Хаммер» Кольберта начал поворачивать налево, в сторону деревьев, он сказал в рацию: «В деревьях люди» — и открыл огонь.

Страх ушел так же быстро, как и пришел. Как только началась стрельба, я активизировал взвод, давая указания по рации, и взвод открыл ответный огонь.

Вражеский пулеметчик стрелял низко, и пули, отскакивающие рикошетом от дороги, с лязгом ударялись о машину. От этих ударов машину потряхивало.

Нужно было выметаться из этого огневого мешка. Артиллерийский огонь и крики сделали наши рации практически бесполезными, поэтому, положив пулемет и взяв в руки пистолет, я сказал Уинну разворачиваться, а сам собрался пойти к группам.

— Что? — переспросил Уинн.

— Разворачивай «Хаммер» и прекращай болтать с тылом, я сейчас вернусь. — Я редко делал что-то вопреки его советам, но это был как раз тот случай.

Нагибаясь, что было абсолютно бессмысленно, так как пулеметы противника стреляли на уровне колен, я бежал к машине Кольберта, все еще застывшей на половине начатого поворота. Главное — не быть подстреленным своими же собственными солдатами. Они были сосредоточены на стрельбе и могли не заметить своими боковым зрением, что я бегу к ним.

Я не бежал. Я порхал в красивом танце с гениальной хореографией.

Дальше идти духа не хватало. Надо мною стрелял из «Mark-19» младший сержант. Из дула оружия вырывались языки пламени, но оглушительное оружие казалось мне сейчас безмолвным. Я выкрикивал инструкции двум водителям и пытался не быть подстреленным, когда услышал спокойный голос, доносящийся из рации: «У Второй группы раненый».

Кошмар каждого командира — попасть в засаду и нести потери. Ирония судьбы. Явдруг вспомнил слова полковника Феррандо, произнесенные вчера во время инструктажа: «Вы не можете сначала вызваться пойти на войну, а потом смотаться с нее, потому что, видите ли, получили пулю».

Вражеский огонь стих, а потом с новой силой вспыхнул опять, машина сержанта Патрика начала прерывисто дрожать, его ногу отбросило вдруг в сторону. Он посмотрел вниз, на хлещущую из ботинка кровь. Инструктаж нашего полевого врача не прошел, даром. Сержант перетянул ногу жгутом и сказал своей команде: «Ранение в ногу, но ничего, я в порядке», — и продолжил стрельбу. У сидящего на заднем сиденье младшего сержанта Стэффорда, радиста взвода, была такая же ситуация. Осколок одного из пулеметных снарядов рикошетом попал в его голень. Он тоже перетянул ногу жгутом и продолжил обстрел.