Сергей Михеенков - Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!»

О прорыве на соседнем участке Мотовилов старался не думать. В конце концов он решил для себя так: за другие дороги пускай отвечают другие, а я должен стоять здесь и буду стоять, пока есть в окопах бойцы, а в их подсумках патроны.

Он шел по ходу сообщения, заглядывал в ячейки, где под плащ-палатками и шинелями на соломенной подстилке спали его бойцы, обхватив винтовки. Перебирал в памяти эпизоды прошедших дней. Оценивал, во что, во сколько жизней обошлись его просчеты. Вспоминал убитых. Он помнил всех. И совершенно не думал о том, что необходимо сделать что-то такое, что поможет ему вернуть его четыре шпалы и прежнюю высокую должность командира полка. Вчера, когда в Малееве начала накапливаться немецкая моторизованная колонна и еще неясно было, помогут им «катюши» или не успеют с выдвижением, как это не раз случалось, он с болью думал: эх, Мотовилов, где твой полк? Сюда бы его сейчас! Полк, полк… Об этом думать – все одно что кастрированного барана яйцами дразнить.

Перед пулеметным окопом он остановился, чтобы закурить. Но как присел, так и сидел, пока не дослушал разговор пулеметчиков. Разговаривали двое. Это был расчет сержанта Трояновского. Самого Трояновского вчера утром отвезли на санитарной подводе в Серпухов. Рана оказалась серьезной. Пробило легкое. Ночью начал задыхаться. А утром, как только из тыла прибыл санитарный транспорт, погрузили на телегу и – выздоравливай, сержант Трояновский, да поскорее возвращайся. Как он ловко мост рванул! Вместе с танком. Надо как-то часок выкроить и представления на людей подготовить. На особо отличившихся в боях против немецко-фашистских захватчиков, в гриву-душу их… Народ-то, если подумать, хороший ему попался. Не все успели солдатами стать. Но это уж – какая кому судьба. Вот выберемся из этой кутерьмы, подумал Мотовилов с надеждой, и тогда засяду за представления. Список на награждения он уже вел. В блокноте выделил отдельный листок и пополнял его убитыми, ранеными и уцелевшими. Все они отличились в бою и достойны наград. За убитых медаль родня получит. Это будет справедливо. Может, детям в сельмаге лишний кусок хлеба выдадут за погибшего батьку.

Разговаривали двое.

– А мне теперь что осталось?… Свою войну я уже провоевал. Вот так, Кондратушка.

Голос говорившего был наполнен такой тоской и безысходностью, что, услышав его, Мотовилов какое-то время не дышал.

– Орловская область под немцем. В сводке так написано. А я тут…

– Так и я тут. И командиры наши, – слабо и словно бы нехотя возразил ему второй голос. – И вся рота.

– Вся рота… Что мне рота? Что мне рота, Кондратушка, если семья моя под немцем, а я тут? Жена, Алена Ивановна, дети, Петя, Гриша и Настюшка, отец Алексей Никитич, мать Марфа Гурьевна, бабка моя, Ульяна Захаровна… А я отступаю от самого Смоленска и не могу ничего сделать. Я ведь в немца только и выстрелил что позавчера, возле речки. Поздно. Что мне теперь делать, не знаю.

– Что тут сделаешь, Никита, терпи. Все терпят. Ни у одного тебя семьи на занятой территории. Не пойдешь же туда.

– Не пойдешь… Тут вот и задумаешься.

– Ты что? Одурел? Да твоя дорога – до первой березки! Первый же пост остановит – кто таков? Терпи, Никита, терпи. Я тебе вот что скажу: обороняться от врага надо войском. А один – кто ты супротив него? Вон, вчера, как навалились всей силой, да всей техникой, и – что? Какой он, немец, против такого огня? Видал ты его? Одно жареное мясо от него осталось. И то не разобрать, где человечина, а где конина. И не думай. Ишь, в голову забрал. А то я тебя вон котелком по башке.

– Детей жалко. А жена у меня, Кондратушка, первая красавица во всей округе. Такую сразу заприметят…

– Брось об этом и думать! Брось, говорю! Ох, и дурак же ты… А ну-ка, сымай брезент, чисти пулемет! О пулемете думать надо, а не о бабе.

В окопе завозились. Похоже, Никита действительно принялся драить «гочкис». А другой, которого Никита называл Кондратушкой, снова заговорил:

– Пополнение, видал, откуда прислали? Сибирь-матушка! Якуты! Ихние семьи далеко. И каково им тут умирать? А? Если мы побежим, за что же им тут свои головы класть? Я вот что тебе скажу, брат ты мой, увижу, не промахнусь. Ты мою руку знаешь.

– Весь, что ль, чистить? – спросил Никита уже другим голосом.

– Весь! А как ты думал? И патроны протри! Все до единого!

Мотовилов отполз на четвереньках за изгиб траншеи, немного постоял там и пошел в сторону пулеметного окопа. Уже совсем рассвело. В туманной дымке виднелась насыпь большака. Много глаз сейчас снова и снова прощупывали эту пустынную дорогу в поле. Всем она была нужна.