Джозеф Хеллер - Поправка-22

Полковнику Кошкарту отчаянно хотелось стать генералом, ради этого он был готов использовать любые средства, даже религию, и однажды утром, через неделю после его приказа об увеличении нормы боевых вылетов до шестидесяти, он вызвал к себе капеллана и ткнул пальцем в лежащий перед ним на столе журнал «Сатэрдэй ивнинг пост». Ворот его форменной рубахи был широко распахнут, и под пухлым подбородком с оттопыренно дряблой нижней губой, на яично-белой шее, виднелась уже пробивающаяся после утреннего бритья будущая темная щетина. Кожа у полковника Кошкарта никогда не загорала, и ему приходилось тщательно беречься от солнца, чтобы не обгореть. Он был на голову выше и вдвое массивней, чем капеллан, весь его облик источал напыщенное, тяжкое, уничижительное для капеллана высокомерие, и тот чувствовал себя в его присутствии болезненно хрупким.

— Ознакомьтесь, капеллан, — приказал полковник Кошкарт, мясисто развалившись в своем вращающемся кресле за письменным столом и всовывая в мундштук сигарету. — Ознакомьтесь и доложите, что вы об этом думаете.

Капеллан послушно заглянул в журнал и увидел редакционную статью на целый разворот, где рассказывалось об одном из американских бомбардировочных полков, базирующихся на территории Англии, капеллан которого перед каждым боевым вылетом совершал в инструктажной молебен. Сообразив, что полковник не собирается его распекать, капеллан ощутил жаркую благодарность. Он только мельком видел полковника с тех пор, как тот выставил его по приказу генерала Дридла из офицерского клуба, когда Вождь Белый Овсюг врезал по носу полковнику Мудису. И вот, вызванный сегодня утром к полковнику Кошкарту, капеллан думал, что получит нагоняй за самовольное посещение клуба накануне вечером. Его пригласили туда, неожиданно нагрянув к нему в палатку на опушке леса, Йоссариан с Дэнбаром. До полусмерти запуганный полковником Кошкартом, он все же решился лучше еще раз навлечь на себя его гнев, чем отклонить радушное приглашение двух новых приятелей, которые взяли его под свое покровительство, как только он познакомился с ними две или три недели назад, явившись в госпиталь, чтобы навестить раненых, и потом всячески ограждали его от бесчисленных злоключений, связанных с выполнением пасторского долга, предписывающего капеллану по-дружески общаться чуть ли не с тысячью практически незнакомых ему солдат и офицеров, считавших его бескрылой белой вороной в их боевом летном полку. Капеллан суетливо склонился над журналом. Он дважды рассмотрел каждую фотографию и прочитал все подзаголовки в статье, пытаясь придать своим мыслям упорядоченную форму, чтобы ответить на вопрос полковника; но ему пришлось несколько раз преобразовывать и повторять в уме ту единственную фразу, которую он наконец решился произнести.

— Мне кажется, что молебен перед боевым вылетом — это высоконравственное и весьма похвальное деяние, сэр, — робко вымолвил капеллан и выжидающе умолк.

— Оно конечно, — сказал полковник. — Но мне-то надо, чтоб вы решили, сработает ли эта штука у нас.

— Да, сэр, — после мгновенного замешательства откликнулся капеллан. — Надо полагать, что да.

— В таком случае я, видимо, попробую! — На мучнистых щеках полковника внезапно вспыхнули пятна румянца. Он вылез из-за стола и принялся возбужденно шагать по комнате. — Подумайте, какое великое благо принесло это нашим летчикам в Англии! Тут дана фотография полковника, у которого капеллан возносит перед каждым вылетом молитвы. Если молитвы сработали там, они должны сработать и здесь. Может, если мы начнем возносить молитвы, моя фотография тоже появится на страницах «Сатэрдэй ивнинг пост».

Полковник снова сел и сдержанно улыбнулся своим щедрым надеждам. Капеллан не понимал, какой реплики ждет от него полковник. На его бледном, слегка удлиненном лице застыла приличествующая случаю задумчивость, и он рассеянно скользнул взглядом по рядам высоких корзин с красными помидорами, которые тесно стояли вдоль стен. Кажется, такой сорт называется «сливки», мелькнуло у него в голове. Ему надо было как-то отозваться на последнюю фразу полковника, но он вдруг обнаружил, что пристально рассматривает ряды корзин, пытаясь догадаться, почему корзины с помидорами оказались в служебном кабинете у командира полка; он так заинтересовался этим, что молча пялился на корзины, совершенно позабыв о теме их разговора, пока полковник, тоже по-дружески уклонившись от главной темы, не спросил: