Джозеф Хеллер - Поправка-22

Он старается потопить корабль, сказал Мило Миндербиндер, и Йоссариан опять согласно кивнул. Он паршивая овца в стаде, сказал Мило Миндербиндер. Йоссариан кивнул и стал слушать, а Мило сказал, что если ему не нравится, как полковник Кошкарт и подполковник Корн командуют полком, то он должен отказаться от американского гражданства. Йоссариан удержался и не сказал, что если Мило Миндербиндеру, полковнику Кошкарту и подполковнику Корну не нравится, как он воспринимает их командование полком, то они сами могут отказаться к чертям собачьим от американского гражданства. Полковник Кошкарт и подполковник Корн всегда старались помочь Йоссариану, сказал Мило Миндербиндер; разве не дали они ему медаль, не произвели в капитаны после налета на Феррару, когда он не сумел в первый раз точно выйти на цель? Йоссариан кивнул. Разве они не кормят его, не выдают ему каждый месяц прекрасное жалованье? Йоссариан кивнул. Мило был уверен, что они милосердно простят его, если он придет к ним с повинной и согласится совершить восемьдесят боевых вылетов. Йоссариан сказал, что подумает, и, затаив дыхание, возносил молитву об удачной посадке, пока Мило Миндербиндер приземлялся и уводил самолет с взлетно-посадочной полосы. Его самого поражало, как люто возненавидел он полеты.

Рим лежал в руинах. Аэропорт разбомбили восемь месяцев назад, и высокие валы каменного крошева громоздились, наваленные бульдозерами, с обеих сторон дороги, ведущей к воротам при въезде на аэродром, который опоясывала изгородь из колючей проволоки. Колизей, правда, уцелел, но Арка Константина была разрушена. А в квартире с тремя коридорами, где жила раньше шлюха Нетли, царил страшный разгром. Девицы сгинули, осталась только старуха. Окна были выбиты, и старуха, по-видимому, натянула на себя все свои кофты и юбки, а голову укутала в темную шаль. Она сидела, скрестив руки на груди, возле включенной электроплитки и кипятила в помятой алюминиевой кастрюле воду. Когда Йоссариан вошел, она громко разговаривала сама с собой, а увидев его, начала слезливо причитать.

— Сгинули, — простонала она, не дожидаясь вопроса и уныло раскачиваясь взад-вперед на скрипучем стуле.

— Кто?

— Все. Все несчастные девочки.

— Куда?

— Прочь. Их всех прогнали. Все сгинули. Все несчастные девочки.

— Кто их прогнал?

— Злые здоровенные солдаты в твердых белых шапках и с дубинами. Да еще наши carabinieri. [41] Полицейские (итал.). Солдаты с дубинами прогнали бедных девочек на улицу. Им не дали даже как следует одеться. Бедные они, несчастные! Их выгнали, прямо в чем они были, на мороз.

— Они арестованы?

— Да нет, их просто выгнали. Выгнали, и все.

— Да почему они это сделали, если не хотели их арестовать?

— Я не знаю, — горестно всхлипнула старуха. — Я ничего не знаю. Кто теперь позаботится обо мне, когда всех бедных девочек выгнали и они сгинули? Кто обо мне позаботится?

— Да ведь должна же быть какая-то причина! — настаивал Йоссариан. Он ударил кулаком по ладони и сказал: — Не могли же они просто ворваться сюда без всякой причины и выгнать всех на улицу!

— Не было никакой причины, — стонала старуха. — Не было никакой причины.

— А по какому праву они явились?

— По двадцать второму.

— Что-что? — Йоссариан испуганно замер, и по спине у него поползли тревожные мурашки. — Повтори точно, что они сказали!

— Они сказали, у них есть такое особое право номер двадцать два, — как бы подтверждая кивками головы свои слова, повторила старуха. — Да-да, номер двадцать два. Они сказали, у них есть право делать что угодно, а мы не имеем права им мешать. Потому что это Поправка двадцать два.

— О чем ты мне тут плетешь? — яростно заорал сбитый с толку Йоссариан. — Кто, дьявольщина, тебе сказал про Поправку двадцать два? Откуда ты о ней знаешь?

— Солдаты в твердых белых шапках и с дубинами. Девочки плакали. «Разве мы делаем что-нибудь незаконное?» — говорят. А солдаты говорят «нет» и пихают их дубинами к дверям. «Так за что вы нас выгоняете?» — плачут девочки. А солдаты им говорят: «Поправка двадцать два». Девочки их спрашивают: «Какая такая поправка?» А солдаты опять: «Поправка двадцать два». Выгоняют, а сами твердят: «Поправка двадцать два, Поправка двадцать два». Что это хоть такое значит? Почему «Поправка двадцать два»?

— Они вам показали ее, эту Поправку двадцать два? — растерянно и злобно расхаживая по комнате, спросил у старухи Йоссариан. — Дали вам ее прочитать?

— Они сказали, им не надо давать нам ее читать. Они по закону не обязаны.