Джозеф Хеллер - Поправка-22

— Посмотри на них! — прерывающимся голосом воскликнул он. — Это мои соотечественники, однополчане, товарищи по оружию. Лучших друзей и представить себе нельзя. Так неужели ты думаешь, что я способен нанести им хоть какой-нибудь вред без крайней нужды? Мало у меня, по-твоему, других забот? Мало у меня хлопот с египетским хлопком, который лежит мертвым грузом на причалах? — Тут голос Мило раздробленно пресекся, и он, словно утопающий, цепко ухватил Йоссариана за ворот рубахи. — Скажи, Йоссариан, как мне быть с этими горами хлопка? Ведь я купил его из-за тебя — ты же меня не отговорил.

Хлопок загромождал египетские причалы, и мечты о его выгодной распродаже обернулись химерой. Приобретая весь урожай на корню, Мило не подозревал, что долина Нила окажется столь разорительно плодородной, а спроса не будет вовсе. Столовые, входящие в его синдикат, решительно отказывались ему помогать — напрочь отвергли предложение распределить стоимость хлопка среди пайщиков, чтобы каждый оплатил свою долю. Да и немцы, самые верные союзники синдиката, не помогли — они предпочитали эрзац. А столовые даже отказались предоставить Мило свои склады, и плата за хранение хлопка, обрастая чудовищными процентами, сожрала все его денежные резервы, включая доход от бомбардировки и защиты моста. Мило написал отчаянное письмо в Штаты с просьбой срочно перевести ему все деньги, которые он посылал раньше домой, но и от них вскорости не осталось почти ничего. А на причалы Александрии постоянно прибывали новые партии хлопка, и каждый раз, когда Мило удавалось продать — себе в убыток — хотя бы ничтожную часть, ловкие перекупщики, расхватывая хлопок почти даром, снова приступали к Мило с требованием выплатить им за него полную стоимость по условиям первоначального контракта, так что положение только ухудшалось.

Предприятие «М и М» оказалось на грани катастрофы. Мило Миндербиндер горестно проклинал свою близорукую жадность, которая втравила его в покупку всего урожая египетского хлопка на корню, однако договор есть договор и по счетам надо платить, а поэтому однажды, после роскошного ужина, все самолеты Мило Миндербиндера поднялись в воздух, построились прямо над Пьяносой в боевые порядки и принялись бомбить расположение полка. Мило пришлось подписать еще один контракт с немцами — о бомбардировке собственного подразделения. Заходя на цель со всех четырех сторон в прекрасно скоординированной атаке, самолеты Мило нанесли удар по складам горючего и боеприпасов, по ремонтным ангарам и стоянкам бомбардировщиков. Они пощадили только столовые да взлетно-посадочную полосу — чтобы безопасно приземлиться после выполнения боевого задания и хорошо подкрепиться перед заслуженным отдыхом. Они атаковали с включенными посадочными фарами, потому что им не грозил заградительный огонь. Кроме складов, ангаров и самолетов они подвергли бомбардировке жилые территории всех четырех эскадрилий, офицерский клуб и здание, в котором размещался штаб полка. Обезумевшие от страха люди выскакивали из палаток и не знали, куда бежать. Отовсюду слышались пронзительные стоны раненых. Несколько фугасных бомб разорвалось во дворе офицерского клуба, так что осколки испещрили рваными дырами деревянные стены и тела толпившихся у стойки офицеров. Раненые и убитые, согнувшись на миг в мучительной агонии, попадали на пол, а уцелевшие панически бросились к двум выходам и застряли беспорядочной толпой в дверях, намертво отрезав себе путь к спасению, словно живая, отчаянно вопящая плотина из человеческой плоти.

Полковник Кошкарт кое-как продрался сквозь эту плотину и, оказавшись на дворе, с оцепенелым ужасом уставился в небо. Самолеты Мило по-хозяйски кружили над Пьяносой, а их ослепительные посадочные фары сверкали, будто пронзительные, бешено выпученные хищные глаза, — ничего кошмарней ему видеть не приходилось. Издав хриплый вопль, он ринулся к своему джипу и, почти рыдая, плюхнулся на сиденье. Потом вслепую включил зажигание, выжал до конца педаль акселератора и помчался на аэродром — его большие дряблые руки так остервенело стискивали руль, что казались бескровно-белыми. Ему все время приходилось неистово сигналить, а один раз он чуть не угробился и почти оглох от предсмертного верещания шин, резко свернув на полном ходу к обочине, чтобы не врезаться в плотную толпу полуголых людей, которые бежали, прикрывая руками головы, к отдаленным холмам. Желтые, оранжевые и багровые пятна пламени колыхались по обеим сторонам шоссе. Деревья и палатки ярко пылали, а самолеты Мило со слепящими посадочными фарами и открытыми бомбовыми люками снова и снова заходили на цель. Джип полковника Кошкарта едва не перевернулся, когда он бешено тормознул, не закончив разворота, у башни диспетчерского поста. Выпрыгнув из скользящего по инерции джипа, полковник Кошкарт взлетел по лесенке в диспетчерский пункт, где три человека деловито работали у приборов радиосвязи. Отшвырнув двоих, попавшихся ему по пути, он судорожно схватил никелированный микрофон и, срываясь в истерику — глаза горят и блуждают, лицо мучительно перекошенное, — визгливо заорал: