Антон Кротков - Воздушный штрафбат

Борис был зачислен в группу первоначального летного обучения. Первые полтора месяца занятия проходили только в классах. Курсанты аэроклуба изучали материальную часть самолета У-1, аэродинамику, тактику воздушного боя, метеорологию.

Затем по программе надо было выполнить два прыжка с парашютом. Это было испытание для людей с крепкими нервами. Для прыжков использовался все тот же двухместный учебно-тренировочный У-1. Курсант с надетым парашютом садился в переднюю кабину, самолет набирал высоту. Надо было по команде инструктора вылезти на крыло и, сильно оттолкнувшись, прыгнуть. Причем автоматикой принудительного раскрытия парашюты оборудованы не были, так что курсант должен был сохранять достаточно самообладания, чтобы в нужный момент дернуть за вытяжное кольцо. Несколько ребят из их группы так и не сумели перебороть свой страх, и им пришлось распрощаться с мечтой о небе.

И вот начались полеты. Борис до мельчайших подробностей помнил тот день. Стояла прекрасная безоблачная и безветренная погода. Ярко светило солнце. Авиаторы в таких случаях говорят: «Погода миллион на миллион».

Курсанты выстроены в шеренгу. Инструктор обходит строй, выбирая кандидата на первый ознакомительный полет. Вот он останавливается напротив Бориса и командует:

— Во вторую кабину, марш!

Взволнованный юноша бросается к самолету, чувствуя спиной завистливые взгляды остающихся на земле ребят. Забравшись в кабину, начинает торопливо пристегивать ремни, искать глазами, куда присоединить шланг переговорного аппарата. Но замки почему-то отказываются срабатывать, а хорошо освоенная в учебном классе кабина кажется незнакомой. Спина становится мокрой от пота. «Только спокойно! Главное не спешить, чтобы ничего не напутать», — заклинает себя Борис, боясь, что за какую-нибудь оплошность суровый Лапатуха передумает брать его с собой.

Легко вскочив на крыло, инструктор бросает оценивающий взгляд в курсантскую кабину:

— Готов?

Борис утвердительно кивает головой, стараясь ничем не выдать охватившего его волнения. Хотя в голове теснятся тревожные мысли: как встретит его небо? Не поймет ли он, что совершенно не способен к полетам.

Когда-то отец рассказывал Борису, что высший пилотаж только с земли выглядит красиво, на самом же деле человеческое тело не приспособлено природой к кувырканию между небом и землей. И только очень немногим представителям Homo sapiens дана способность адаптироваться к летным перегрузкам…

Прогрев мотор, Лапатуха показывает рукой механику, чтобы тот убрал из-под колес тормозные колодки. Покачиваясь на бегу, машина катится к стартовым флажкам. Борис видит столпившихся на краю взлетно-посадочной полосы ребят. Многие ободряюще машут ему. Но Нефедов так напряжен и сконцентрирован на предстоящем самом важном в своей жизни испытании, что с трудом изображает на лице некое подобие улыбки и отвечает на пожелание удачи коротким нервным жестом.

Следует стремительный разбег — и вот оно, незнакомое чувство полета. Трава взлетной полосы, белые постройки аэроклуба проваливаются под крыло. Самолет набирает высоту 300 метров, забирается на 1000. Стрелка высотомера продолжает ползти по циферблату, пока не останавливается возле отметки 2000. Здесь однообразный гул мотора воспринимается иначе, словно он звучит посреди торжественного пустынного безмолвия. В переговорном устройстве раздается голос инструктора:

— Держись за ручку управления и смотри, как я буду пилотировать.

Вспотевшими от напряжения ладонями Борис берет штурвал. Словно пробуя курсанта на прочность, инструктор делает энергичный крен. Нефедов чувствует, как кровь из ног устремляется в голову. Возникает незнакомое — не слишком приятное, хотя, впрочем, вполне терпимое чувство дискомфорта. Машина начинает заваливаться на крыло, готовясь перевернуться. Лапатуха обрушивает самолет в стремительное пике. И тут же начинается каскад фигур высшего пилотажа: боевые развороты, виражи, горки. Временами у Нефедова темнеет в глазах от перегрузок, и, тем не менее, его охватывает восторг. Сразу проходят напряжение и страх. После петли Нестерова Борис даже начинает петь. Летчик одобрительно смотрит на него в зеркальце заднего вида…

Вечером по дороге домой Лапатуха признался Борису, что специально, в виде исключения, устроил ему в первом же вывозном вылете жесткий экзамен с воздушной акробатикой, так как до сегодняшнего дня сомневался, выйдет ли из «московского мальчика» толк: