Георгий Холопов: Мальчик в пионерском галстуке

Это случилось в самом конце войны. В моей памяти сохранилось много неповторимых событий тех дней, и самое яркое из них — встреча с первой колонной наших советских людей. После четырёхлетнего пребывания в рабстве люди возвращались домой, на родину.

Колонна была большая. Были в ней женщины, старики, молодёжь. Шли без флагов, транспарантов, без песен — строгим, форсированным шагом. Казалось — боялись не успеть вырваться из неволи. Впереди колонны шёл мальчик лет четырнадцати в красном пионерском галстуке; замыкала колонну старая колымага, сидели в ней древний подслеповатый дед и древняя бабка в овчинных шубах.

Моё внимание привлёк мальчик. У него было не по-детски серьёзное лицо, глаза, которые видели всё на свете и ничему больше не могли удивляться. Мальчик шёл не как освобождённый, вызволенный из неволи пленник, а как солдат-победитель, но победитель, которому эта победа стоила немалых сил и немалой крови. Не потому ли наши люди и поставили его впереди колонны?

Потом вслед за советской колонной прошли другие колонны, снова на автостраде раздались песни на французском, чешском, польском и других языках, снова гремели приветствия в честь советских воинов-освободителей, но я думал о русском мальчике, о его судьбе в водовороте событий этой страшной четырёхлетней войны.

Я останавливался на сборных пунктах, где собирали наших людей перед отправкой на родину. Я искал мальчика в пионерском галстуке. Найти его среди десятка тысяч людей было невозможно. Я уже отчаялся в своих поисках, но мне всё же повезло: мальчика, правда, я не нашёл, но мне встретилась женщина, жительница Смоленска, хорошо знавшая его, которая и рассказала вот эту историю…

К фрау Матильде я попала осенью тысяча девятьсот сорок первого года. Хозяйство у неё и тогда было крепкое, по-нашему, — кулацкое, но небольшое по сравнению с соседскими: восемь гектаров земли, пять коров, пять лошадей. Сыновья фрау Матильды воевали у нас в России, мужа у неё не было, умер он давно, и хозяйство она вела сама.

С виду это была кроткая старушка, сухонькая такая, аккуратная. Я помню её всегда в чистеньком фартуке, в накрахмаленном воротничке, ласково смотрящую поверх очков… И комнаты в доме были под стать хозяйке: чистенькие, прибранные, в иконах и бумажных цветочках, в вышитых полотенцах и пёстрых ковриках с порхающими ангелами.

Но дьявольская сила и жадность сидели в этой чёртовой старухе. Целыми днями она была на ногах и заставляла нас работать, работать, работать. Просыпались мы ровно в четыре утра. Ни на минуту раньше и не позже! Даже в осеннее ненастье, даже в январскую стужу!.. Ровно в четыре! Ровно в два часа дня у нас был обед. Ровно в девять вечера — ужин.

Рабов у фрау Матильды было больше сорока: французы, чехи, поляки. Русских было четверо, да и то народ всё старый и хворый, вроде меня… Но наша фрау Матильда никому не давала поблажки, всем находила работу. Только и слышишь целый день её голос: «Работать! Работать!»

Богатела она не по дням, а по часам. И сыновья её старались. Посылки из России шли десятками…

С утра до вечера в доме, на дворе, на поле кипела работа. За какие-нибудь полгода плотники построили новый скотный двор, маслобойню, бараки, каменщики сложили два одноэтажных каменных дома, усадебную тюрьму, обнесли всю усадьбу высоким забором, поверх которого ещё протянули в три нитки колючую проволоку. Хозяйка наняла управляющего и надсмотрщика, и жизнь наша у неё стала протекать, как в настоящей крепости. Ворота были обиты железом, по двору бегали злющие овчарки со вздыбленной шерстью, сущие волкодавы, и попробуй вырваться из этого ада! Да и бежать некуда: Россия тогда ещё была далеко. Но некоторые всё же пытались бежать, дядя Прохор, например, колхозный пасечник, был он откуда-то со Смоленщины… Волкодавы настигли его за деревней и так покусали, что старик на другой день умер…