Вениамин Дмитриев - Тайна янтарной комнаты

Стрельба раздавалась все громче, все отчетливее. Было ясно, что до прихода советских войск оставались считанные часы.

И вдруг над крышей дворца взвилось огромное пламя. Руденко видела, как солдаты бросали в окна факелы. Огонь мгновенно охватил весь замок.

— Товарищи, товарищи, на помощь! — отчаянно закричала Ангелина Павловна, распахивая двери в домик. — Горит!

— Нехай горит, черт с ним, — зло отозвался мужской голос. — Нашего больше пожгли.

— Товарищи, так там же картины, вы понимаете, картины, им цены нет, товарищи! — умоляюще говорила Руденко, заглядывая в глаза каждому, кто стоял рядом.

— Картины картинами, а людей тоже пожалеть надо. Видишь? — и седоусый мужчина показал в окно. Там беспрерывным потоком тянулись колонны немецких войск. — Кто же тебя подпустит? Иди, коли жизнь тебе напоследок не дорога стала.

Несколько часов двигались войска мимо дворца. Багровое пламя освещало им путь — последний путь разгромленной фашистской армии. А у дверей домика, что стоял поодаль, плакала пожилая усталая женщина в накинутом на плечи пальто.

Поздний зимний рассвет еще не наступил, когда в Вильденгоф вступили подразделения Советской Армии.

Дворец догорал. Только кое-где временами еще вспыхивали последние языки пламени, да удушливый дым темной пеленой застилал окрестность.

Майор в запачканном копотью полушубке приказал всем, кто оставался в имении, немедленно уходить в город Ландсберг, расположенный в семи километрах от Вильденгофа. Взяв под руку старушку няню, Руденко машинально поплелась туда, забыв, казалось, обо всем на свете.

По дороге она спохватилась: может быть, еще удастся кое-что спасти! В Ландсберге она первым делом разыскала коменданта и сообщила ему о пожаре.

— Разрешите мне вернуться в Вильденгоф, я постараюсь сделать все, что возможно!

— Нет, гражданка, — вам сейчас там не место. Придется обождать.

Руденко приютилась в коридоре комендатуры и, не смыкая глаз (хотя не спала вот уже третьи сутки), стала ждать. К полудню она снова отправилась к коменданту:

— Я убедительно прошу вас отправить меня туда; моя помощь может понадобиться.

— Хорошо. С вами поедут полковник Днепровский и майор Вейцман.

Серые стены дворца стали черными, перекрытия обрушились, деревья вокруг обуглились, обнажилась грязная, изуродованная воронками земля. Из дверных проемов подвального этажа по-прежнему выбивались языки пламени и тянуло густым дымом.

— Не войдешь, — вздохнул Вейцман. — Даже пожарная команда не справилась бы. Придется возвращаться ни с чем.

На протяжении нескольких дней Руденко расспрашивали представители контрольных органов. Затем ее пригласил генерал и попросил снова рассказать все, что ей известно об украденных гитлеровцами сокровищах.

— Товарищ генерал, ради бога, дайте мне возможность еще раз поехать в имение! Меня не покидает надежда спасти хотя бы часть экспонатов.

Поездка состоялась 15 марта. Руденко и несколько рабочих спустились в подвал. Здесь выгорело все, что могло гореть. Груды теплого угля и пепла лежали во всех закоулках, покрывали пол. Раскопали толстый слой пепла и обнаружили обуглившиеся части ящиков и икон.

Коллекции сгорели. Сгорели картины и иконы киевских музеев, сгорели ящики с экспонатами «Художественных собраний Кенигсберга», ящики, содержимое которых было известно только доктору Роде… Тайна их осталась нераскрытой, и вряд ли теперь удастся ее раскрыть.

После войны Руденко поселилась в небольшом поселке Киевской области и стала работать медсестрой. Страх перед наказанием заставлял ее держаться вдали от Киева. Прошло полтора года, и Руденко начала понемногу успокаиваться, решив, что гроза миновала. Осенью 1946 года она перебралась в Киев.

Здесь она и написала свою «Исповедь», начатую словами знаменитого Ренана: «Всем, терпящим крушение в море бесконечности, — снисхождение…»

К кому обращала Руденко эти слова? Видимо, она понимала, что ей не уйти от ответа, и взывала о жалости. Но народ не прощает того, кто предал его в трудную минуту. Руденко была приговорена к десяти годам лишения свободы с поражением в правах на пять лет и с конфискацией имущества.

Так закончилась история искусствоведа Руденко, человека, потерявшего родину, человека, который стал предателем.