Алексей Котенев - Грозовой август

У затопленного переезда в кювет опрокинулся на бок штабной автобус. Волобой выскочил из машины узнать, что с Туманяном. Все обошлось благополучно. Автоматчики поставили автобус на колеса, прицепили его к тягачу. Выбираясь из вязкой котловины, командир бригады увидел чумазого, обляпанного грязью Иволгина.

— Вот так-то, дружище, добывается венец победы, — сказал Волобой. — Сколько труда требует... Идем, идем — и конца нет. Слышал, тряхнуло тебя под Холунью? — Комбриг хитровато прищурился.

— Было дело, да прошло.

— Ну, твое счастье. А еще слышал я, что ты не можешь найти своего командирского места в бою. Прикрывать взвод вздумал?

Иволгин молчал, сосредоточенно глядел себе под ноги. Комбриг тоже помолчал, потом заговорил снова:

— А не находишь ты командирского места оттого, что трудное это место. Я так думаю: наша профессия — самая тяжелая на земле. И признаться, тревожусь: для тебя ли она? Не уйдешь ли?

— Куда мне идти?

— Может, в артисты махнешь после войны. Голос у тебя звонкий! Будешь на сцене тянуть арию про сердце красавицы. Ты хоть старых знакомых не забывай — контрамарками обеспечивай.

— Понимаю: сплавить хотите как негодный элемент.

— Зачем тебя сплавлять? Сам сбежать можешь после войны.

— Рано об этом, — ответил Иволгин и побежал за танком.

Комбриг шагнул к своему виллису. Там сидел Сизов и бранил синоптиков, которые, по его мнению, не дали точного прогноза погоды, а заодно и авиаторов, не сумевших вовремя забросить в бригаду горючее.

Евтихий Волобой знал: ни авиаторы, ни синоптики здесь ни при чем. Всех известили, что в августе в Маньчжурии идут обильные дожди. Поэтому наводнения тут бывают не весной, а осенью. Почему же тогда операцию начали именно в августе? Не просчет ли?..

Нет! Если командующий Квантунской армией генерал Ямада не предполагал, что русские танки решатся пойти через Хинган, то тем более он не мог допустить, что это произойдет в августе. Мы достигли как бы двойной внезапности удара.

Пока командир бригады и начальник штаба обсуждали, почему же не сдается Токугава, на обочине появился Викентий Иванович со сводкой Совинформбюро, которую Туманян принял по радио. После ушиба при переходе через Хорул-Даба начальник политотдела не мог ходить,, но все-таки нашел для себя дело: принимал по радио последние известия, а Русанов распространял их по всей бригаде.

— Вести с фронтов получаете хорошие, а Токугава все-таки не сдается, — заметил комбриг.

— Возможно, мы тут сами виноваты, — посетовал Сизов. — Так наседаем, что ему и с начальством связаться некогда. Да и есть ли у него какое начальство, есть ли связь? Пленный поручик говорил, что они в первый же день войны потеряли штаб своей дивизии. Надо бы... Пуля щелкнула по ветровому стеклу, брызнула стеклянная крошка.

— Вот паршивец! — сплюнул в сторону Волобой, сбрасывая с колен осколки.

— Это Ямада капитулирует, — съязвил Ахмет.

Автоматчики, ехавшие позади на бронетранспортере, спешились и цепью пошли прочесывать кусты возле дороги.

Вскоре комбригу доложили, что передовую походную заставу обстрелял отряд японской пехоты. А под вечер, когда вязкую, хлюпающую степь окутала темнота, из головной походной заставы сообщили: японская батарея преградила путь танкам.

— Час от часу не легче, — вздохнул комбриг.

Танковая колонна подтянулась к лысому взлобку, расположенному между рекой и болотами, и остановилась на ночной привал.

Волобой вместе с начальником штаба и Русановым направился к штабному автобусу. В автобусе полумрак. На раскладушке лежал, накрывшись шинелью, Туманян и, покусывая от боли губы, вращал ручку настройки приемника. В приемнике что-то потрескивало, шипело и булькало. В горах, да еще в такую погоду, походные радиостанции работали плохо. Нелегко было связаться не только со штабом армии или с корпусом, но и с артиллерийским полком, идущим вслед за бригадой. Этот старенький приемник стал теперь у них, пожалуй, единственным средством связи с окружающим миром.

Они поужинали, обсудили неотложные дела. Лампочки приемника освещали изнутри зеленоватую шкалу с делениями, сквозь невнятные шорохи и треск по временам слышалась и тут же затихала, удаляясь, непонятная чужая речь, музыка.

— Что-то не по-нашему, может, разберете? — обратился он к Русанову.

Викентий Иванович приник к приемнику. На его щеке застыло тусклое свечение невидимых ламп. Голос диктора то доносился, то пропадал. Сквозь треск грозовых разрядов, писк и хлюпанье едва слышался мужской голос. Уловив с трудом смысл слов, заглушаемых звуками, похожими на кваканье лягушек, Русанов на минуту замер, еще плотнее прижался ухом к приемнику.