Николай Логинов - Что было, то было (повести, рассказы)

Первое, что почувствовал, очнувшись, старший лейтенант Сотников, была досада на себя за какую-то непоправимую ошибку. И, не удивляясь тому, что лежит в незнакомом подвале, даже не замечая этого, стал напряженно вспоминать: в чем же провинился он перед собой?

Но ведь он все время был не один — с бойцами. Тогда если уж виноват, то скорей перед ними, перед людьми своей роты, — не перед собой. А он все-таки в чем-то виноват — иначе не было бы таким дурным его настроение.

И Сотников, до боли напрягая память, продолжал пытать себя.

Прежде всего он припомнил, как началось сегодняшнее боевое утро.

Вспышки двух красных ракет — сигнал для атаки — прорезали легкий туман, и тотчас опустели окопчики. Он шел на правом фланге. Бойцы знали, что в атаку их ведет командир роты. Озорное, пьянящее удальство вдруг наполнило его сердце, подмывало на что-то ухарское, бесшабашное. Никакого страха. Удивительная легкость.

Сотникову хотелось, чтобы такое же чувство владело в эти минуты каждым бойцом.

«Ура» перекатывалось то справа, то слева, сливаясь в немолчный гул. На высотку, выраставшую впереди, шла не только его, старшего лейтенанта Сотникова, рота. Шел весь первый батальон. Простое вроде бы дело — высотка. Но там, где-то за нею, — Рига. И бой шел в одно и то же время вот за эту высотку и за город. Вместе с его ротой сейчас атаковали врага вся их дивизия, Третья Ударная армия, весь Второй Прибалтийский фронт!

Они хорошо, смело шли, его бойцы. Сначала он не замечал ничего, кроме мелькания пестренького мелкотравья под ногами да еще ветра в лицо, пахнущего смесью порохового дыма и вспаханной земли: наша артиллерия долго долбила передний край гитлеровцев. Потом он увидел, как его обогнал сержант Мельчаков с автоматом в руках, и широкая спина сержанта в потемневшей от пота гимнастерке на минуту заслонила обзор впереди.

Должно быть, в эту минуту откуда-то с фланга бешено полоснул оказавшийся неподавленным немецкий пулемет. Сотников понял это не сразу. Даже когда перед ним споткнулся и рухнул Мельчаков, старший лейтенант крикнул ему на ходу: «Не отставай, сержант!» И тут только он увидел, как впереди на земле вырастали дымки, будто лопались старые дождевые грибы. А он, поняв, что это такое, уже не в силах был унять себя — бежал на эти дымки. Одновременно с чьим-то вскриком по левую руку от него он словно налетел на невидимый канат, туго натянутый в траве, — упал ничком, ударив с маху автоматом оземь. Упал раньше, чем рота достигла вражеских траншей…

А, вот почему взяла его досада: он отстал от своих людей. Гул ушел, умчал вперед, а он… Почему же он упал?.. Каната, конечно, никакого не было под ногами… «Н-ноги!»- простонал он и не узнал свой голос, глухой и хриплый. Попытался шевельнуть ногами — и не смог: неодолимый груз придавил их. Хотел приподняться на локте, взглянуть, целы ли ноги. И лишь чуть отделил голову от пола — замельтешили перед глазами цветастые круги, все куда-то поплыло, и он потерял сознание…

Когда Сотников снова пришел в себя, мысль его стала яснее. Он уже знал, что ранен в ноги — об этом напоминала боль, — и теперь беспокоило его другое: почему он лежит тут, не забыли ли?

Наверху, где-то поблизости, гулко ухнуло. Затем разрывы снарядов превратились в сплошной грохот. В него вплетались торопливые пулеметные очереди, винтовочные выстрелы. Сотников то различал огонь своих, то ему чудилась стрельба гитлеровцев. Но его не страшил этот вдруг закипевший бой. Стрельба лишь взволновала его как сигнал, зовущий к действию. Теперь он думал о том, о чем должен был подумать раньше всего — что рота осиротела, воюет где-то без него, без командира, он даже не знает, кто возглавил ее. И еще досадовал — рано выбыл из строя. А какое там рано! Сколько уж боев позади! Леса Калининщины, опаленная земля Белоруссии — много пройдено, трудно взято с бою. А он ни разу не был ранен, ни дня не лежал на госпитальной койке, все три года войны не знал покоя.

… В подвал через узкий лаз вдруг брызнуло солнце. Сотников зажмурился. А когда открыл глаза, увидел — впереди, справа, еще кто-то. Изогнулся, как мог, разглядел бледное лицо ребенка. Ребенок лежал на коленях женщины, раскачивающейся из стороны в сторону. Заметив солнечный луч на личике малыша, женщина подвинулась дальше в угол, и солнце оставило ребенка в покое.

У входа послышались возня и стон.

— Осторожней! — предупредил густой бас.

— Хорошо, хорошо, — устало отозвался женский голос, по которому старший лейтенант узнал ротного санинструктора Аллу Комаревцеву.