Игорь Лощилов - Отчаянный корпус

Екатерина покрылась легким румянцем.

— Оставьте его, Адам Васильевич. И что же обо мне говорили?

Генерал помолчал, опустив голову, потом ударил ею об пол.

— Смилуйся, матушка, отрежь язык мой поганый.

— Верно, пакости какие-нибудь?

— Как можно, матушка, о богоданной царице такое говорить? Меня бы в одночасье громом поразило. Нет, окромя вольных речей ничего худого не было.

— Ну, так расскажите все, только сохраняйте приличия.

Генерал встряхнул головой и осторожно начал:

— Я этому старику так сказал: всем, говорю, наша матушка-государыня хороша, слажена-сделана — посмотреть любо-дорого, катится мягко, без скрипа, как искусная бричка…

— Я же вас просила, — укоризненно воскликнула Екатерина и посмотрела на Храповицкого.

Тот сделал успокаивающий жест и пояснил:

— Бричка — это навроде кареты.

— Вот-вот, — продолжил генерал, — всем, говорю, хороша бричка, только передок слабоват. Много в ней народу поездило, а вот казаку не пришлось. Изрядно в том, говорю, наша государыня потеряла, потому как нет на свете справнее человека, нежели донской казак…

— Довольно! — огневалась Екатерина. — Ваше бесстыдство переходит все границы. Кто дал вам право заглядывать в сокрытые для постороннего глаза места?

— Сам господь, — громко сказал не потерявший присутствия духа генерал. Сказал так убежденно, что Екатерина осеклась. — Сам господь, — повторил тот, — ведь это он вознес тебя над всеми. А если на бабу снизу вверх смотреть, что прежде всего видно?

Он победно задрал голову да еще рот приоткрыл. Императрица на мгновение представила толпу глазеющих обывателей и рассмеялась. Смех не раз выручал ее в затруднительных случаях.

— Ваша логика примитивна, но очень наглядна, — сказала она, — теперь понятно, почему ходит столько сплетен… Что же касается казаков, то, возможно, вы и правы. Я слышала, что это весьма мужественный народ. Жаль, что время ушло.

— Грех так говорить, матушка. Ты вон у нас какая красавица, в самой женской сладости.

И снова Екатерина зарделась. Она давно отучила окружающих от грубой лести, заставив завертывать предназначавшиеся ей сласти в изящные облатки, но, оказывается, что бесхитростное прямодушие доставляет не меньшее удовольствие.

— Ах вы, негодник… Может, посватаетесь?

— С великой радостию! Я даром что сед, но еще молодец. Одна загвоздка: моя хозяйка Домна Пантелеевна не дозволит, она насчет этого строгая. Зато если хочешь, мы тебе такого казака найдем, что все европейские королевы от зависти лопнут.

— Надо подумать… Что ж, придется вас простить, но с уговором: впредь в своих речах быть осторожливым. Договорились?

— Вот уважила, матушка! Спасибо превеликое. Только как насчет старика, заступишься?

— Я же сказала, что прощаю.

— Мне сказала, а вдруг Шешковский не поверит? — Генерал снова ударил головой. — Яви уж до конца монаршую милость, освободи от проклятого обеда.

Екатерина пожала плечами:

— Никак не возьму в толк, чем это бедный Шешковский так страшен? Отравит он вас, что ли?

— Отравит — не беда, боюсь, надругается.

— Эка важность, поругаетесь — помиритесь.

Тут пришла пора вмешаться Храповицкому, и он пояснил:

— В русском языке поругаться и надругаться — разные вещи. Надругаться — значит опозорить действием.

— Вот-вот, действием! — испуганно воскликнул генерал.

— Каким же, позвольте спросить?

— Ну, скверным, про которое сказать стыдно… Понимаешь? — Екатерина недоуменно посмотрела на собеседников. — Ну, штаны спустят, понимаешь?

— Это я понимаю, а дальше что?

— Дальше, кому какое наказание выйдет, — посуровел Калмыков, — кого пороть начнут, кого железом жечь, а кому вовсе ноги выдернут…

— О! Как можно такое допустить?

Храповицкий не счел возможным выступить с разъяснениями, решил, что у генерала это получится лучше.

— Так и можно, у него для этого дела сотня подручников имеется да еще разные хитрости напридуманы. Сядешь, скажем, на лавку, а она тебя к потолку подбросит, навроде норовистой кобылы, или, того хуже, в подвал сбросит. Там тебя и отметелят. Такое дело. Заступись, матушка, защити от позора.

— Ну, хорошо, — согласилась Екатерина, — попробую договориться прямо при вас, я жду его с минуты на минуту. А вы, генерал, присядьте вон в то кресло. Кстати, заодно проверю вашу мужскую силу.

Простодушный генерал околичностей не любил, все воспринимал буквально и, конечно же, удивился: как?

— У меня для сего дела есть свой аппаратус, — призналась императрица, чем привела генерала в такое замешательство, что он смог исторгать лишь односложные слова.