Игорь Лощилов - Отчаянный корпус

— С днем ангела, герр лэрэр! Ура! — раздались радостные крики.

— Ви ошибайт! — испуганно закричал тот. — Я нет день ангел…

Его, понятно, никто не слушал. Подхватили на руки и давай качать, подбрасывая к потолку, пока из заднего кармана не вывалилась вожделенная книжка. Тогда «именинника» осторожно поставили на пол и пожелали счастливого пути.

В тот же день книжка подверглась торжественному сожжению. Но эта была лишь первая часть многоходовой комбинации. Немец, отчаявшись отыскать невесть куда запропастившийся кондуит, решил устроить строгую контрольную работу и с ее помощью восстановить свои знания о «ленивый мальшишка». Те, однако, подготовились к такому развитию событий. Классные парты приблизили к боковым стенам, чтобы немец в узких проходах не появлялся, и протянули там суровые нитки — нечто вроде транспортера. К ним должны были прикрепляться ответы на коварные вопросы, которые приготовил Карлуша. Отвечать же на них предстояло Романову — тот знал немецкий не хуже русского, да еще с баварским диалектом — родство обязывало.

Контрольная началась и шла на высшем уровне: класс показывал редкую дисциплину и прилежно скрипел перьями, заглушая неутомимую работу таинственного транспортера. С коварными вопросами он справился столь блестяще, что Карлуша побежал жаловаться инспектору: такого, дескать, быть не может, они наверняка все списали. Инспектором классов был в то время полковник Ковалев, который более всего заботился о собственном покое. Выслушав Карла Ивановича, он поморщился и спросил:

— А вы видели, как они списывали?

— Я не видель, но я имел чуйство…

Ковалев сразу оживился и воскликнул:

— Э-эх, батенька, вы себе цены не знаете, счастье учителя — в прилежных учениках. Позвольте вам выразить искреннюю признательность за успешную педагогическую работу…

Немец поклацал вставной челюстью и развел руками. Это был его последний урок перед уходом на пенсию, и разбираться в происшедшем никто не захотел. Это и спасло класс.

Происшедшие события и последовавшие за ними каникулы сделали уход Батова незаметным. Кадеты смогли по-настоящему оценить его только с приходом нового воспитателя. Им оказался поручик Снегирев, небольшого роста, с ярко-рыжей головой, как нельзя лучше оправдывающей его фамилию.

Маленький, да удаленький — таково было первое впечатление. Форма сидела на нем ловко, все до мелочей было пригнано, сапоги ослепительно сверкали, а от самого веяло дорогим одеколоном. До прихода в корпус он служил в кавалерии Преображенского полка, откуда принес с собой весьма своеобразный жаргон. Увидев, например, что после завтрака осталось много приевшейся всем «шрапнели», он заявил:

— Каша ячменная — самая отменная! Ежели хотите иметь приличный вид, нужно съедать все. У нас говорят: каков фураж, таков и антураж! — Когда же ребята начали хихикать, Снегирев решительно пресек вольности: — Громкое ржание — от недоедания.

Согласно бытовавшим правилам, кадеты тут же стали устраивать экзаменовку новоприбывшему начальству. Она касалась разнообразных предметов: знания традиций, ритуалов, а то и просто элементарных сведений из учебной программы. Делалось это не в насмешку, а для того, чтобы узнать, в каких областях новичок силен и спорить с ним не следует, а в каких его можно дурить. Подойдет, скажем, новый воспитатель к громко сопящим питомцам и поинтересуется, что за тяжелую работу они выполняют.

— Да вот, ваше благородие, корень извлекаем…

— Ну-ну, извлекайте, только не шумите…

Сразу становится ясно, кто он таков и тотчас нарекут его в насмешку Бернуллем или Виттом. Снегирев оказался в меру образованным. На корень не купился, даже изволил пошутить: прежде чем извлекать, нужно посадить — и отправил насмешников в карцер. Похоже, что шутить дозволяется только ему.

Очень скоро определилась его истинная цена, и оказалась она невысокой. Кадет более всего возмущали пренебрежительные насмешки Снегиря. Они привыкли, что в корпусе им все терпеливо объясняют, да еще по несколько раз, а этот особо себя не утруждал. Началась у них, скажем, верховая езда. Кто-то уже имел к ней навыки в прежней домашней жизни, а иные, городские, видели лошадок разве что со стороны. Эти удостаивались ядовитых насмешек. Встанет Снегирь перед строем, расставит ноги и начнет поучения:

— Офицер должен к любому военному ремеслу навык иметь: посади его хоть на быка, хоть на верблюда, ну а на коне вообще должен чувствовать себя уверенно. Для всех бывших штатских напоминаю положения петровского устава: если едущий верхом пехотный чин увидел кавалериста, то ему следует немедля слезть с лошади и вести ее на поводу, дабы своей гнусной посадкой не возмущать кавалериста и не вызывать его на ссору…