Эдуард Беляев: Тайна президентского дворца

Владимир Александрович, демонстрируя ящички с политурой «под орех», не позволил нам, зрителям, углубиться в их содержательную утробу. Он только улыбался безоружной старческой улыбкой, неестественно запрокидывал назад голову, обрамленную жидким птичьим пушком, и в профиль сам гляделся птицей — древним археоптериксом. Владимир Александрович близоруко смотрел по нижнему урезу толстых линз очков и изъяснялся на камеру многозначаще, с продыхом: «Э-эээ…» И его почему-то стало очень жалко. Вдохновителя и организатора… Повивальщика и закоперщика революций… Буревестника — черной молнии подобного… Который реял с криком жажды бури и носился, словно демон, разрушая мир доверия. И клекотал «пророк победы»: «Пусть сильнее грянет буря!..»

Это о нем скажет другой, совестливый генерал, не растративший себя в «обойме председателя КГБ» и не проливший крови россиян на пороге Белого дома Москвы в 1991 году: «Предательство Крючкова — он предал всех своих подчиненных — оказалось последним в цепи тех предательств, жертвами которых был я и люди моего поколения».

Так скажет генерал Шебаршин: «предатель». И добавит в сердцах, характеризуя их всех и очень многих: «Авторитет Крючкова был слишком велик и подавлял его непосредственных подчиненных. В Комитете госбезопасности, как и в остальных государственных структурах, прочность положения должностного лица, степень его самостоятельности и влияния на общие дела определялась, прежде всего, расположением к нему начальства. Компетентность, знания, авторитет среди личного состава были вещами второстепенными. Огромную роль в продвижении по служебной лестнице играла личная преданность начальнику. Комитет копировал законы, действовавшие в партийных структурах. Иначе быть не могло. Эти законы были универсальны для всей системы».

Давно подозревал, что самые твердые убеждения сегодняшнего дня могут завтра оказаться заблуждениями, наука — суеверием, подвиг — ошибкой или преступлением. Может, именно потому и не было досады, что он, Крючков, не приоткрыл тайного чертика в табакерке. К примеру, на ту же первую букву русского алфавита «А», так полюбившуюся чекистам. Само собой разумеется, первая картонка — «Альфа». А дальше? Не исключено — Александр Македонский. За ним — Аристотель Стагирит. И где-то в недрах очутился Альперович Сашка.

— Вы не знаете, кто таков?

— Еврей…

— А он, что…

— Да нет же, помилуй бог, он так, на всякий случай…

Новые времена — иное время, иное бремя. Если ложь и не отменили, то, по меньшей мере, уравняли в правах с правдой. Революционные переустройства длятся в бренном мире. В том ничуть нет диковины — закономерный процесс эволюции нашего с вами развития. Страшит иное — станут ли когда-нибудь утаенные и упорядоченные в алфавитном порядке свидетельства макулатурой? И от другого страшновато — не дремлют ли «повивальные бабки революции»? Вопрос не праздный, как это может показаться на первый взгляд, который я не устаю себе задавать. Желая правдивого ответа…

В заключение документального фильма о Владимире Крючкове, посвященного его памяти, твердое слово сказал отставной генерал, но вечно живой кагэбист — Юрий Иванович Дроздов: «Архив Владимира Александровича — в надежном месте и в надежных руках!..»

Революция продолжается! Дворцы юдоли скорби и плача еще не все сожжены…