Иван Свистунов - Жить и помнить

Утром солдатский беспроволочный телеграф сообщил:

— Из тыла подошла и сменила на боевом рубеже наших соседей свежая часть.

И вскоре добавил:

— Новая дивизия — польская.

Дело прошлое, и можно признаться: бойцов отделения старшего сержанта Очерета не очень обрадовала такая новость. Начали судить да рядить. Один солдат вспомнил, что его отец погиб еще в двадцатом году в бою с белополяками; другому не нравилось, что польские правители так финтили перед войной; третий тяжелым фронтовым словом помянул генерала Андерса, ушедшего со своей армией в Иран.

Но всех волновал главный вопрос: как будут воевать братья-славяне в зеленовато-желтых шинелях чужого покроя под командой щеголеватых офицеров в четырехугольных фуражках с орлами? Как?

Наверное предвидя возможность возникновения такого рода сомнений, в отделение к ним заглянул заместитель командира по политической части старший лейтенант Варварин. Был он человеком доступным, открытым, без гонора, и солдаты всегда радовались его посещениям.

Командир роты нагрянет — ухо держи востро. То не так, и это не по уставу. Автомат проверит, в сумку противогазную заглянет, чтобы не носили в ней всякую ерунду, портянки посмотрит — так ли наматываешь.

А замполит человек деликатный, больше на совесть и на сознательность налегает. Он и пошутит, и занятное что-нибудь расскажет или просто так посидит, покурит, послушает солдатскую трепотню, легким матерком по гитлеровцам пройдется.

Вот и теперь окружили солдаты замполита и давай шпынять вопросами:

— Что за поляки?

— Откуда взялись?

— Кто ими командует?

Старший лейтенант Варварин объяснял подробно, основательно. Рассказал, почему ушла из Советского Союза польская армия под командованием Андерса. Как польские патриоты попросили Советское правительство разрешить сформировать новую дивизию. Как сформировали под Рязанью такую дивизию и присвоили ей имя Тадеуша Костюшко.

— Теперь Первая Польская дивизия будет воевать на нашем участке фронта. Всем ясно?

— Ясно! — подтвердило отделение.

Только, верный своему вредному характеру, не удержался Афанасий Бочарников. Глядя на замполита детскими глазами, спросил с истинно толстовским смирением:

— Не могли бы вы сказать, когда, где и чем отличился товарищ Тадеуш Костюшко?

Польщенный явно выраженной любознательностью рядового бойца (ее он отнес за счет своего умения проводить дружеские беседы), замполит принялся с жаром выкладывать все, что ему было известно о жизни и деятельности польского патриота. Биографию Костюшко замполит знал довольно хорошо: третьего дня прочел в штабе полка о нем брошюрку.

О Тадеуше Костюшко замполит знал все, что положено, а вот о зловредном характере рядового Афанасия Бочарникова не имел, как видно, понятия. Он не насторожился и тогда, когда солдат, глядя ему в глаза наивно-ясными правдивыми глазами, спросил:

— Нельзя ли узнать, какое отношение имеет польская дивизия к Костюшко?

Очерет вздохнул:

— Ох, Бочарников! Язык у тебя десь по-за ушима мотается.

Замполит тоже несколько поморщился, но все же объяснил:

— Самое прямое. В дивизии — польские патриоты, а Костюшко — национальный герой Польши. Дивизии и присвоено его имя. Ясно?

— Ясно, — протянул Бочарников с таким выражением, словно постиг глубочайшую мудрость. — Железная логика.

— Все понятно? — не замечая иронии, с облегчением спросил замполит.

— Есть еще вопросик, — снова встрял Бочарников.

Хотя характер у замполита был ангельский, но и его начал выводить из себя солдат.

— Что вам еще не понятно? — уже с раздражением спросил Варварин.

— Будут ли поляки сражаться на нашей земле, как положено?

— Эти будут! — убежденно ответил замполит. — Кто не хотел воевать, тот в прошлом году вместе с Андерсом в Иран смотался.

— Зря пустили, — усмехнулся Бочарников. — Наш хлеб жрали, а когда дело до боя дошло — стрекача. И время какое выбрали — когда гитлеровцы к Волге перли. Я бы их под Сталинград послал. Было бы им там чи пан, чи пропал.

По выражению лица замполита чувствовалось, что и он в общем-то разделяет такую точку зрения, но высказаться не решался. На всякий случай подпустил строгости, которая, как известно, никогда не повредит:

— Наверху, — и поднял над головой указательный палец, — не глупее нас с вами, товарищ Бочарников. Знают, как поступать. Ясно?

— Вполне! — снова подтвердил Бочарников, но по его физиономии можно было заключить, что он, как обычно, остался при своем мнении.