Марк Шевелев - Здравствуй, Снежеть!

— Однофамильцы. Из них я ни с кем не в родстве. С Кириченками только по соседству жили. Интересный парень был, ихний Коля. Вечером выйдет с гармошкой за ворота, все пацаны возле него. Стихи сочинял. Тетка Ульяна долго тетрадки хранила… Так-то. Ну всего вам, как говорится.

Он пожал нам руки и пошел к машине, но вдруг на полпути остановился:

— А теперь вы куда?

Правду сказать насчет ночлега я как-то не подумал. Полагался на своего спутника и сейчас, после вопроса Оверко, взглянул на него.

— Проголосуем на трассе и через десять минут будем в Каменке, в гостинице — без тени тревоги сказал Николаюк.

— Здесь вы до утра будете голосовать, — тоном человека, знающего местные дорожные нравы, заметил Оверко. — Садитесь в мой лимузин.

Мы забрались в потрепанную, первых выпусков «Победу». Внутреннее убранство машины тоже производило грустное впечатление. Заметив нашу реакцию, Оверко улыбнулся:

— Автомобиль не роскошь, а средство передвижения.

Мы тронулись в путь.

— Праздник, — сказал водитель. — Начальство в ресторане. Там сегодня встречают освободителей Каменки.

Дорогу он знал отлично.

— Тридцать лет здесь езжу, — говорил водитель. — В войну на телеге ездил.

— И на мост? — оживился Николаюк.

— И на мост, — ответил Оверко. — Пацаном был, тринадцати лет, но всех фашисты заставляли. Доски, бревна подвозили, лагеря часовые обшарят, бывало, еду заберут. Мы передачи пытались провозить. Как не взять, когда матери просят. Помню, Коле Дорошенко мать передала крыночку меда. Так этот мед часовые моментально замели, а слопать побоялись — деликатный продукт, не пирожок какой, не кусок сала. Отнесли кринку офицеру. Тот был хитрый лис. Велел выстроить ребят и пошел вдоль рядов. Указали ему на Колю Дорошенко. «Твоя матка мед прислал?» Коля свою кринку узнал, но молчит. Офицер такой обмен предлагает: мать пусть привозит ведро меду, а сына забирает домой. Аж засмеялся фашист своей выдумке. Потом перчатку надел и похлопал Колю по плечу.

Парень на соседа своего покосился, дальше по ряду взглянул: стоят ребята — грязь да худоба, руки в коросте. Все глаза на него, Колю, неужто медом откупится? Набрался парень духу и говорит, дескать, так и так, господин начальник, ошибка произошла, не мой это мед, нихт, говорит.

Немец удивился, тычет парню перчаткой в грудь: «Ты есть Дорошенко!» Коля заупрямился: «Нас тут Дорошенков много». Велели выйти вперед всем Колиным однофамильцам. Их, к счастью, с полдесятка набралось. Офицер не стал разбираться, хмыкнул, развернулся и ушел. Солдат за ним кринку с медом унес.

Наш водитель завозился с сигаретами и спичками. Закурил и, успевая перемигиваться светом фар со встречными машинами, продолжал свой рассказ.

— А то в лагере с Машей Оверко случай был. Тащит она, значит, на пару с Полей Концур носилки с бетоном. Груз не по силам, ноги заплетаются. А фашист с автоматом рядом вышагивает, кривляется, по спинам девчат похлопывает. Маша видная из себя была, стройная, сероглазая. Фриц ее и облапил. Маша вся прямо побелела. А носилки не бросишь — подружку зашибешь. Маша как плюнет фашисту в морду! Тот аж рот раскрыл. А потом автомат наставил, как пальнет над ухом очередь. Долго она после того раза не слышала.

Сначала гитлеровцы в лагере не расстреливали: либо в Никополь возили, либо отводили в кучугуры. Потом свирепеть стали, когда увидели, что дело-то с мостом не движется. Особенно военнопленных терзали, чувствовали, — оттуда весь саботаж идет. Военнопленные знали цену этому мосту, знали, сколько наши лишней крови прольют, если фашисты пустят по мосту эшелоны. Военнопленные, работали так-сяк, для отвода глаз. Ну и цивильные, на них глядя, не торопились. Фашисты психовали: Красная Армия под Запорожьем! Стали за саботаж расстреливать на месте.

И тут наши хлопцы решили бежать, потому что дело уже до настила и рельсов дошло. Нельзя же немцам мост против своих достраивать. Группа такая подобралась: два Николая — Кириченко и Дорошенко, Василь однорукий, Маша Оверко и Шура Дуля. Все — комсомольцы. Василь свой комсомольский билет в лагерь принес. Брат его Дмитрий потом нашел этот билет в одежде расстрелянного. До сих пор хранит.

Готовились в большом секрете, а все же один человек учуял: Лиза Дуля. Возьмите да возьмите, а то сама побегу. Взяли ее и еще Полинку Концур. Маленькая такая, кругленькая, точный катигорошек. Сперва не хотели брать, мала, риск. Та — на дыбки: мол, не хуже вас, не испугаюсь, тоже, дескать, в комсомоле, только билет не успела получить. Даже ребят назвала из старших классов, кто ее рекомендовал. Пришлось взять и Полинку.