Виктор Смирнов - Лето волков

– Вот! – показал с гордостью. – Как ответственному работнику!

Из ящика – днище отслоилось – посыпались патроны.

– Опять Анюшка лазала.

Иван быстро разобрал пистолет. Абросимов посмотрел на рамку со стволом, пружину и пяток мелких частей, как на разбитую любимую тарелку. Лейтенант покачал головой огорченно.

– Недавно дали, – сказал Николка. – Какой был.

– Ударник сбит, выбрасыватель стесан, пружина подавателя с осадкой…

– Трудности с оружием, – Николка, наступив на патрон, чуть не упал.

– Ты его не носи! – Иван мгновенно собрал пистолет. – Понадеешься, а подведет. Встаем с рассветом?

– Я – да… мне еще с лектором в Гавриловку. Сразу потом в Глухары!

– Сразу, но потом? – Иван даже привстал. – Ладно, спи!

Забрезжило. Николка спал, по-детски приоткрыв рот, демонстрируя свои дефектные зубы. Проволоку, что ли, разгрызал? У лейтенанта в артполку была санинструкторша, бедовая девка, на спор колючую проволоку разгрызала.

Иван, по фронтовой привычке, спал одетым. Сел на кровати, навернул портянки, надел сапоги. Взяв похудевший сидор, прокрался к выходу.

– А вы егоне подождете?

Мать Абросимова приподнялась с постели. На лице было выражение просьбы и беспокойства. Иван отрицательно покачал головой.

– А вы… – она не могла скрыть огорчения. – Чаю? Хоть паек заберите.

Но лейтенант уже был за дверью.

Он прижал руку к груди, сдерживая приступ. Прислонился к стене, заходясь в болезненном кашле. Тело стало ватным и покрылось испариной. К счастью, улицы были пусты, никаких сочувственных взглядов. Из окон, из сараев, с балконов кричали петухи. И почему самый сильный приступ накатывался с рассветом, с третьими петухами, с гомоном проснувшихся птиц? Лучший в госпитале хирург-легочник Самойло Самойлович толковал о закрепленном рефлексе и прочих медицинских вещах, экссудате, «кашлевой дисциплине», но заканчивал неизменным «Тайна сия велика есть».

Когда лейтенант подходил к площади, репродуктор освежил его «Интернационалом».

Тот самый несговорчивый сивоусый дедок ждал на площади. Поехали. Лейтенант положил под голову сидор, растянулся на соломе. Над головой наливалось светом небо. Облака из темно-серых, плоских, как ватин, становились розовыми, потом белыми, и распухали.

Колеса вязли в песке.

Здесь до войны ходила, когда ее не чинили, полуторка с газогенераторными колонками по бортам. Останавливалась то и дело. Шофер закладывал березовые чурки, закрывал герметичные дверки в колонках и курил, ждал, когда газу наберется вдоволь. Но чаще останавливались из-за того, что не пускал песок. Все слезали толкать. Весело ездили!

Лейтенант, лежа, напевал въевшееся танго – «Счастье свое я нашел в нашей встрече с тобой»… Он чувствовал, как с каждым уходящим назад столбом из офицера-фронтовика превращается в Ваньку Капелюха, который исходил все эти дороги и леса; его здесь знали все, и он всех знал.

Перед войной он жил на два дома. Одним домом был городской интернат, а вторым, родным, Глухары, где жила бабка и где он рос до пятого класса. Каждый раз, на зимние или летние каникулы, он мчался сюда, будто выпущенный из рогатки. И теперь чудилось, что он едет из школы.

Лошадь остановилась. В песок ударила струя. Дедок посвистывал, как это делают сельские ездовые, чтобы лошадь полностью опорожнилась.

– Ты ее пивом, что ли, напоил?

– Проявление организму, – ответил дедок.

Тронулись. Ехали все медленней: песок, в начале пути прибитый колесами, стал совсем рыхлым.

– Слушай, батя, а бегать она умеет? – Иван привстал.

– В Первой Конной, може, бегала. Так и Буденный уже не бегае, – старик зевнул. – А шо, девка годка три ждала, а часок не подождет?

Проплыл столб с разбитыми изоляторами. Провода свисали к земле, а дальше их вовсе не было.

– Э, а где связь? Я же телеграммы посылал.

– Послать можно, – сказал дедок. – Чего ж не послать, если желательно?

Съехали к реке. Посреди воды стояла полуторка с газогенераторными колонками. Колонки темнели отверстиями от пуль.

– Ну слава богу, – сказал ездовой. – Дотепали! Полуторка! Эта, газо… е… як ее, енераторна.

– Что, с довойны тут стоит?

– Та не. После немца трошки ходила: подремонтовали, и ходила.

– А кто ж ее подбил посреди реки?

– Не я. Слезай, брод, тут тебе по то самое, не выше.

– Чего, дальше не повезешь?

– Не… Довго тащились… А дале лес сильно густой. Пеши-то лучше. Ноги молодые, за три часы дотопаешь.