Виктор Смирнов - Лето волков

Буквы были отпечатаны телетайпом: «тося я малинце буду завтра иван».

– Это ж моя телеграмма…

– Телеграмма само собой. На почте сказали, чтоб немедленно, ввиду отсутствия проводной связи. А то другое, из райкому, сообчение.

– О чем?

– Щас! Без бумажки! У меня память… я баланс до копеечки! В общем, «товарищ Абросимов прибывает послезавтрава с планом против бандитов… оказывать помощь в борьбе… с уверенностью в победе»! Вот так приблизно!

– Абросимов, Абросимов… А, Николка! Послезавтра? А ты выехал когда?

– Стоп, не сбивайте! Выехал вчера, значит, послезавтра то завтра.

– А если позавчера выехал?

– Не сбивайте. Я бухгалтер. Завтра то уже сегодня, да? Я должен приехать вчера. Значит, послезавтра – через день после вчера… От кобыла, зараза, подвела!

– Иди, Яцко, проспись! – Варя вытолкнула незваного гостя, закрыла дверь. – Вообще-то он непьющий!

– Я вижу.

– Правда! Боится через лес ездить. Напивается до потери, а кобыла дорогу знает. Пока проспится, уже на месте. Иди в постель. Голова не болит?

Кровать вздохнула под тяжестью тел. Варя была нежна и ласкова. Рассмеялась:

– Третьи петухи спели, а приступу нету. Любый мой, будешь здоровый до ста лет.

Серафима была в утренних хлопотах. На летней печи дышало паром ведро. Бабка вывалила белье в дежку, положила золу в мешочке. Налила кипяток из ведра, помешала мутовкой. Вытащила кетлик. Первая грязь смылась, засияли узоры. Она покрутила кетлик перед глазами, покачала головой: красота какая!

– Тадеевна! – кликнули от калитки.

Бабка кинула кетлик в воду. Во дворе появился крепенький морячок в метровых клешах. Стайка девчат и детворы тут же прилипла к забору.

– Здравствуйте, мамаша Тадеевна! – Улыбка у морячка была нарочито кособокая, чтоб приоткрыть во всей красе стальную фиксу. – Годы вас не берут, цветете, как роза на клумбе. Определенно меня импонируете!

– Господи, Валерик, – всплескивает руками Серафима. – Живой! Слав те Господи! Бачь який! Говорит по-городскому! А был босяк!

– Флот, мамаша, это школа культуры.

Варюся спала, когда Иван, крадучись, босиком, выскользнул из хаты. Мокеевна, помощница Вари, готовившая во дворе кормежку для скотины, отвернулась, чтобы скрыть усмешку. Сапоги, гимнастерку, ремень лейтенант нес в руке. Вид у него, босого, помятого и непричесанного, был не очень представительный.

Тайком пройти не удалось. Девчата у забора согнулись от приступа смеха.

– Купаться ходил, – сказал лейтенант. – Водичка что надо.

Девчата зашлись в новом приступе.

Во дворе ждала новая неприятность: морячок.

– От так встреча! Ты ж Иван Капелюх?

– Валерий? – Лейтенант взял себя в руки. – Тебя как принесло?

– Недельный отпуск. За героическое взятие Измаила.

– Его же брали.

– Кто?

– Суворов.

– Суворов пехота, а мы моряки. А ты, сказали, этот… ястребок, что ль?

– Вроде.

Пожали друг другу руки. Морячок поморщился, разгоняя воздух ладонью.

– Фу, ну и гадость! Сдурели вы тут в тылу! В лесу документы проверяли!

– Кто?

– Да эти, твои, бойцы-истребители. В тылу, а бойцы.

– Кто проверял? – Иван на глазах трезвел.

– Я не фраер, документы потребовал. Все законно.

– И как фамилия – кто проверял?

– Эта… смешная. Цыпленок? Шубленок?

– Штебленок?

– Во! Попадание с первого залпа!

– Валерка! – закричала из-за тына Кривендиха.

– Ну, пойдем с мамой визиты делать! Отдыхай, милиция! – И, небрежно отдав честь, Валерик морской походочкой удалился.

За ним потянулись любопытствующие.

– Шо он, як индюк до петуха? – сказала бабка. – Ты бы форму одел, показал, кто с вас красивше.

Но Иван сидел на завалинке. Потом вскочил. Притащил ведро воды из колодца. Вылил на голову.

– Ты шо? Вода холоднюча, а у тебя грудя больные! – запричитала бабка.

У калитки переодетого и побрившегося Ивана встретил Попеленко. Из оттопыренных карманов торчали горлышки бутылок, заткнутых початками.

– Товарищ командир! Як говорят, продолжим знакомство!

– Пошел отсюда! – взорвался Иван, рука его полезла в карман. – И чтоб я тебя с этим не видел! Расстреляю к чертовой матери… Бандюги под селом, флот издевается, немедленно взять карабин и патрулировать!

– Во, бешеный! Заикой сделает! – Попеленко пустился прочь, оглядываясь. – Так же нельзя, за работу не опохмелясь…

Огород Глумского стал утоптанной площадкой. Председатель гонял жеребца на корде. Жеребец косил налитым кровью глазом, ронял пену, грыз удила. Лейтенант поздоровался, услышал что-то невнятное в ответ.