Федор Орлов - Месть «Голубой двойки»

Под вечер, когда село солнце, мы покинули воронку и гуськом поползли на север. Приблизившись к дороге, притаились в кустах. Время от времени совсем близко проезжали машины с солдатами в кузовах, хорошо были видны их лица, пыльные мундиры. Выбрав удобный момент, решили перейти дорогу. Первым пополз стрелок Жилкин, остальные, держа наготове пистолеты, ждали, когда он окажется на другой стороне. Так, один за другим, перешли все, вышли на тропинку и, вдруг услышав быстрые шаги, снова притаились в кустах. На тропинке показался парнишка лет четырнадцати. Окликнув, остановили его.

— Куда ты идешь, мальчик?

— В лес, туда, — и показал он рукой куда-то в сторону.

— А зачем? Ведь ночь скоро.

— Там наши деревенские живут.

— Что ж они делают в лесу? Скрываются что ли?

Мальчик замялся и окинул нас настороженным взглядом. Я подумал, возможно, где-то вблизи тут есть партизаны, и паренек, может быть, направляется к ним.

— Иди сюда, не бойся, — подозвал я его к себе и, когда он нерешительно приблизился, спросил: — Они что, партизаны?

— Нет, они не партизаны.

Постепенно все выяснилось. Оказывается, работоспособные жители деревни, боясь, что гитлеровцы угонят их в Германию или заставят работать на строительстве оборонительных сооружений, скрывались в лесу.

— А в деревне вашей много фрицев?

— Есть, но немного. Вот в Васильевщине, — показал мальчик куда-то на запад, — их полным-полно.

— Ты не можешь нам найти что-нибудь поесть?

— Я не знаю, Дома у нас никого нет. Вон там, на околице, работает в огороде одна тетя. Она, наверно, даст вам покушать.

Расспросив, как найти скрывающихся в лесу людей и предупредив мальчика, чтобы он никому не рассказывал о встрече с нами, мы отпустили его.

Лес почти вплотную подходил к деревне, и мы действительно увидели в огороде у крайней хаты женщину. Но она была не одна. Рядом стоял немецкий офицер и что-то говорил ей.

Когда офицер удалился, я и Вашуркин, оставив пятерых в кустах, направились к ней. Мы откровенно рассказали ей о себе, о том, что нас ночью сбили немцы, попросили дать нам поесть и, если сможет, связаться с партизанами. Женщина, осмотрев нас оценивающим взглядом, пообещала помочь, пригласила войти в дом и немного подождать, пока она соберет для нас что-нибудь из продуктов. Мы согласились и пошли за ней. Когда поднялись на крыльцо, я посмотрел вдоль улицы и с ужасом заметил, как из одной хаты, на той стороне улицы, выходят немецкие солдаты. Толкнув штурмана локтем, я без слов повернулся назад и неспеша направился обратно. Вашуркин сразу понял меня: до кустов близко, надо пройти до них так, чтобы фрицы не сразу обратили на нас внимание. Но вот лесная опушка совсем уже близка — и мы не выдержали, побежали. Возможно, тем самым и насторожили солдат, сзади послышались угрожающие крики, топот ног, раздались автоматные очереди, вокруг засвистели пули. Но мы уже были в лесу и бежали что было сил, спотыкаясь и падая, проваливаясь в ямы с водой, в воронки от снарядов и бомб. Долго еще слышался на опушке треск автоматных очередей, а сами немцы, вероятно, не решились в сумерках войти в лес и преследовать нас. Вскоре мы встретились с остальными пятью членами экипажа. Оставаться тут дальше было опасно, утром нас легко обнаружили бы немцы. По рассказу мальчика мы примерно представляли, как найти лагерь скрывающихся жителей деревни, и решили идти к ним.

К полуночи нашли тех, кого искали. Там нас встретили приветливо, накормили и уложили спать в шалаше. Весь следующий день мы пробыли в лагере, с помощью карты и рассказов колхозников изучили подробнее район, уточнили расположение населенных пунктов, проселочных дорог и вражеских передовых позиций. Вечером, распрощавшись с приютившими нас людьми, поблагодарив их за заботу, тронулись в северном направлении, чтобы ночью попытаться перейти фронт.

Шли медленно и долго, с частыми остановками, прислушиваясь к каждому звуку. Затем пришлось двигаться на четвереньках и ползком. Впереди полз я. Почувствовал запах отхожего места и подумал: где-то близко, значит, фашистские окопы. Наскочил на какую-то воронку, под руки попалась немецкая каска, вытряхнул из нее землю и надел на голову (все-таки броня, да и фрицы, если заметят, не сразу догадаются, кто я). Пополз дальше и неожиданно провалился в другую яму. Только потом, когда увидел совсем рядом ход сообщения и блиндаж, понял, что я в окопе.

В блиндаже горел тусклый свет, и было полно немцев. Мысли в голове бились лихорадочно: авось да примут за своего, не обратят внимания; а пальцы в кармане судорожно сжимали лимонку. Фу, пронесло, никто не окликнул меня, не заговорил со мной. Никому, вероятно, и в голову не пришло, что в двух шагах от них может очутиться советский летчик, а сзади него — целый экипаж. Успокаивая и заставляя себя идти как бы небрежно, я повернул от блиндажа в другую сторону. Я понимал, что в любую секунду могу снова нарваться на солдат, что надо быстрее покинуть этот окоп. Но опять оказался в какой-то яме, вырытой в виде большого продолговатого прямоугольника. В противоположном конце ямы сидели двое и курили. Они выжидательно, молча смотрели на меня и, ничего не сказав, исчезли куда-то в темноту. Я услышал, как за ними тихо скрипнула дверь — значит, с ямы был вход в блиндаж. Внимательно оглядевшись, вблизи двери я заметил ступеньки, ведущие вверх.