Дмитрий Мищенко - Нина Сагайдак

Нет, нет, мама знает. Все знают и молчат, скрывают от нее. А раз скрывают, значит, опасность не миновала. И это страшно. Что она станет делать, если оглохнет? Не быть ей тогда ни пилотом, ни балериной.

А ведь это мечта ее жизни. То, без чего весь мир станет унылым и бесцветным.

Возможно, она и раньше не дослышивала? А быть может, сразу после операции было хуже, а теперь действительно все хорошо? Не мог ведь Жора Павловский все выдумать? Наверно, знает от отца, что слух полностью восстановится. А раз так, значит, она будет здоровой…

О-о! Если бы и вправду так! Такого бы задала гопака в клубе на радостях, такую бы Лауренсию станцевала на новогодние праздники, что люди замерли бы от восхищения…

Хоть бы мама скорее пришла и сказала слова утешения. Ведь может же она ее утешить, если это правда — все идет к лучшему.

Мама появилась, конечно, вовремя — в час, когда разрешались свидания с больными, а Нине казалось, что она ждала ее целую вечность.

— Тебе, я вижу, скучно одной в палате, — сказала Лариса Ивановна, обняв и расцеловав дочку.

— Да, тоскливо.

— Скоро поселят сюда еще одну девочку, вдвоем веселее будет. Доктор Павловский считает… — Мать рассказала о беседе с врачом, о домашних новостях.

Нина подождала, пока она наговорится, и спросила:

— А что же говорит доктор Павловский о моей болезни?

— Уверяет, что операция прошла успешно и ты на пути к выздоровлению. Все будет хорошо.

— Что значит «все»?

— Ну, здоровье, конечно, ты теперь будешь быстро поправляться.

— А слух? Почему ты ничего не говоришь об этом?

Лариса Ивановна на мгновение растерялась, но тут же спросила:

— А что я должна тебе сказать?

— Как — что? Разве ты не знаешь, что я сейчас хуже слышу, чем раньше, до болезни?

Для Ларисы Ивановны это было неожиданностью: не то, что Нина хуже слышит, а что знает об этом. Ведь она просила окружающих Нину говорить погромче, чтобы девочка не заметила ослабления слуха. Тем более, что оно не очень заметно и, весьма возможно, пройдет, пока Нина еще будет в больнице.

— С чего ты взяла, что хуже слышишь? — нашлась наконец Лариса Ивановна.

— Сама заметила. Да и доктор Павловский говорил своему сыну, что после операции слух полностью восстановится.

— Конечно, восстановится, — успокоила ее мать. — Болезнь дала небольшое осложнение, но тебе вовремя сделали операцию, и теперь ты будешь совершенно здоровой. Поговорим лучше о другом. Врачи рекомендуют отправить тебя летом к морю.

— Правда? Я поеду к морю? — оживилась девочка. — А когда и куда?

— Летом, конечно, к Черному морю.

— Ой, как это чудесно! Я никогда не видела моря!

Как-то сразу забылись неприятные разговоры о болезни. Лариса Ивановна увлеченно рассказывала девочке о море; вдвоем они вспоминали стихи, рассказы, воспевающие морскую стихию. Нина повеселела, слабый румянец выступил на ее щеках.

«Совсем ты, доченька, еще ребенок! — думала Лариса Ивановна, ласково гладя светлые волосы Нины. — Умница, наивная, добрая, ласковая. И совсем еще дитя».

Лариса Ивановна часто ловила себя на мысли, что любит Нину какой-то особенной, тревожной любовью. Правда, девочка частенько болела. Четырехлетним ребенком едва не умерла от скарлатины. Много бессонных ночей провела мать над кроваткой Нины, когда та болела корью. В прошлом году девочка сильно напугалась во время грозы, когда ударом молнии раскололо старую дедовскую грушу в саду. А этой зимой простудилась, готовя к празднику в клубе танец Лауренсии, и стала глохнуть.

Одних болезней, казалось, достаточно, чтобы волноваться за судьбу девочки. И все же Лариса Ивановна не могла объяснить свою тревожную любовь к дочери только болезнями. Были, вероятно, и другие причины. Возможно, и та, что Нина — любимица покойного мужа.

Когда он умер, ей шел девятый год: она уже все понимала и горько оплакивала отца.

Сын Толя, малыш еще, сидел около покойника и спрашивал: «Папа спит?» А Нина рыдала. Ларисе Ивановне казалось тогда да и сейчас кажется, что девочка очень тяжело переживает утрату отца, часто думает о нем, вспоминает, как весело и ласково играл с ней папа, читал ей книжки, катал на салазках, как уютно и хорошо было угнездиться у него на коленях, слушать сказку…

Возвращаясь из больницы домой, размышляя, Лариса Ивановна и не думала, что именно любовь Нины к отцу станет позже той тенью, которая пусть ненадолго, но омрачит ее отношения с дочерью. И эти мысли тревожили ее. Ведь Нина всегда так хорошо понимала свою маму, сосредоточила на маме всю любовь и нежность своего сердца.