Михаил Лыньков - Незабываемые дни

— Как я рад, однако, что вы не ошиблись! — И злорадные огоньки загорелись в глазах Коха.

— Я не понимаю вас…

— Конечно, где уж вам понять! А что это? — Кох показывал на срезанную головку фонаря, на малюсенькую лампочку, прикрепленную так, что свет ее можно было заметить сверху, на проведенные к ней тоненькие провода. Можно было погасить семафор, а маленькая лампочка все равно горела бы и никто бы ее не заметил сбоку. Когда загорался семафор, тогда и свет этой маленькой лампочки тоже виден был сверху.

— Может быть, вы скажете, что это не специальная сигнализация для самолетов?

— Зачем же мне так говорить? Это действительно сигнализация и, я сказал бы, довольно остроумная.

— Кто?

— Да я говорю о сигнализации.

— Я спра-ши-ва-ю вас, кто это сделал, по чьему приказу? Кто должен отвечать за всю эту бандитскую работу?

— Господин комиссар, вы задаете сразу столько вопросов, хотя хорошо знаете, что я не могу ответить ни на один из них.

— Как это понимать?

— А очень просто. Вы спросили бы у господина Штрипке, он шеф депо, он отвечает за все, в том числе и за сигнализацию. Я же, как вам известно, только начальник паровозных бригад. В этом деле я несу полную ответственность.

— Я не настолько наивный человек, чтобы верить вашему слову. Вы давно являетесь в депо полноправным начальником. Я знаю это.

— Вам это известно, но я, как вам тоже известно, сижу теперь в гестапо, а не в депо…

— Да, сидите за эту вот сигнализацию, и если вы от нее отказываетесь, то вы не сможете отказаться от этой вот штуки…

И уставший Кох торжественно вытащил из стола шапку. Это была обыкновенная шапка инженера-путейца, немного измятая и запыленная.

— Я должен только поблагодарить вас за то, что вы нашли ее. Я все утро искал ее на путях и не нашел. Это действительно моя шапка.

Кох недоумевающе хлопал глазами.

В это время позвонил телефон. Кох взял трубку.

Заслонов не слышал того, что говорили по телефону Коху. Но по жестам комиссара гестапо, по его отрывистым ответам, по густому румянцу, разлившемуся по лицу Коха, чувствовалось, что разговор был не из приятных.

Звонил Вейс.

Справившись о здоровье уважаемого комиссара гестапо, он спросил мнение Коха, как целесообразнее начать восстановление станции и какие возможности есть у господина Коха в смысле помощи рабочей силой на расчистке станционных путей от завалов после налета. Кох распоряжается тюрьмой и лагерем, он, конечно, может оказать помощь коменданту. Вейс будто между прочим спросил о судьбе инженера Заслонова и выражал удивление, услышав, что Заслонов крупный преступник.

— Ай-ай, какой он, однако, хитрый человек! Ему столько доверяют, а он так подводит начальство. Надеюсь, вы его достойно накажете?

И тут же, мимоходом:

— А знаете, один почтенный генерал очень интересуется его особой. Говорит, что этот инженер спас ему жизнь, проводил в бомбоубежище и там скоротал с ним всю ночь.

— А шапка? — машинально выпалил Ганс Кох и сбивчиво, поскольку здесь присутствовал инженер, рассказал о том, как нашли шапку, каким она является серьезным вещественным доказательством, — значит, ходил по путям, сигналил.

— Да-да, господин комиссар, генерал говорит, что инженер нашел его на путях в самом начале бомбежки и спас от смерти.

— А шапка… — безнадежно повторил Кох, чувствуя, как ускользает из его рук этот шаткий довод.

— Хорошо, что вы вспомнили про шапку. Кстати, мне принесли сегодня вашу шапку, которую вы вчера потеряли в поле за станцией. Я вам ее пришлю.

Тут Ганс Кох так побагровел, что даже ушам его стало жарко. Он что-то еще путанно мямлил по телефону, кое-как закончил разговор. Взглянул на инженера. Тот спокойно сидел, расправляя свою шапку и сдувая с нее пыль.

Нерешительно спросил:

— Какого генерала вы водили в бомбоубежище?

— Не знаю, кто он. Его, должно быть, бросили солдаты, как только началась бомбежка, и он совсем растерялся. Да, очевидно, крепко ушиб ноги, итти дальше не мог. Он лежал совсем беспомощный. Я счел своим долгом помочь ему.

— И вы просидели с ним всю ночь в бомбоубежище? — недоверчиво спросил Кох, избегая смотреть в глаза инженеру.

— А что мне оставалось делать?

На минуту воцарилась тишина. Кох думал, какой найти более или менее удобный выход из создавшегося неприятного положения. Не ставить же себя в роль явного дурака, который, по всему видно, опять попал пальцем в небо. Молчал и Заслонов, рассеянно поглаживая шапку.