Михаил Лыньков - Незабываемые дни

И сколько раз потом ни пытались послать Красачку на курорт, он наотрез отказывался:

— На травку? Нет-нет… Уж лучше я дома побуду. А для моциона, как говорят доктора, я уж в лес за грибами пройдусь на день-другой.

— Так мы вас на другой курорт, не обязательно же травкой кормить.

— Нет-нет… Съездил, хватит. Пускай которые больные лечиться едут. А я человек здоровый!

Так сделался старый Красачка известным противником всяких курортов и только своему другу Маслодуде однажды посоветовал:

— Ты на меня не смотри, я тебе не пара, брат. Ты вот изъездился на своих фуганках, тебя и подкормить не грех. Кому-кому, а тебе курорт нужен дозарезу. Поезжай, а на меня не смотри!

Над этой курортобоязнью Красачки не раз подтрунивали друзья. Он не обижался и шутливо отвечал:

— Ну что ж, что на травку? Я сам, по своей фамилии, можно сказать, к растительному царству принадлежу — Красачка, травинка, былинка…

— Былинка на семь пудов!

В последнее время забылись эти курортные приключения Красачки. И теперь, вспомнив о них, он грустно произнес:

— Да брат, съехал я сейчас и без лечения. Исхудал, нечего таиться. Удивляюсь, как одежда еще держится.

Морщинистое, бледно-желтое лицо без лишних слов свидетельствовало об этом.

— Что у вас на заводе слышно? — спросил Заслонов.

— А ничего особенного не слыхать. Живем помаленьку.

— Говорят, у вас сегодня электростанцию взорвали?

— Разве мы хуже других людей? — откликнулся старик. Помолчав немного, прибавил: — Там не только с электростанцией управились. С десяток отремонтированных танков пустили в воздух. Да еще кое-что. Фашисты теперь бесятся. Молодых рабочих арестовали, думают, по слухам, в неметчину послать, в трудовые лагеря. Да и гестаповцы схватили некоторых — и с этими уже, пожалуй, не увидишься.

— А Маслодуда как?

— Что ему сделается, стругает свои доски, только у него и забот. Нам ли с ним в такие дела лезть… Коли уж молодым не под силу оккупантов прогнать, то что вы хотите от нас, стариков?

— Ох, прикидываетесь вы, дядька Лявон, слишком рано в старики записались!

— Ничего не попишешь, уважаемый инженер! Надеялся я еще помолодеть при советской власти. И что ты себе думаешь? На самом деле — молодел. А нынешнее наше житье, оно кого хочешь раньше времени в могилу загонит. Старость подгоняет. Поглядишь на другого молодого, а он уже бородой оброс, спину дугой гнет, губа уж у него отвисла и нос повесил, будто ему три дня до смерти осталось.

— Ну, не все такие. Это те, которые собираются под немцем век вековать и дальше своего носа ничего не видят.

— Не все такие орлы, как вы… — не то пошутил, не то подтрунил над ним старик.

Выехать обратно в этот день Заслонову не удалось. На вокзале лихорадочно метались немцы. Было оцеплено депо. Поезда не шли. И когда Константин спросил у какого-то немецкого администратора о причинах задержки поездов, тот разозлился и с подозрительной поспешностью потребовал документы. Затем смягчился немного, процедил сквозь зубы:

— Крушение, господин инженер… Расчищаем путь.

Никто из русских, к которым обращался Заслонов, ничего не знал о причинах крушения. Только один машинист, с которым Константин был немного знаком еще до войны, сказал ему, что километрах в двадцати до станции воинский эшелон налетел на встречные паровозы.

— Партизаны?

— А кто их знает… Ходят слухи, что это натворил дядя Костя, будто в нашем депо и записку оставил немцам, обещал им скорую встречу.

— Вот это дядя.

— А что вы думаете, господин инженер! Это не кто-нибудь, он что захочет, то и сделает. — И, спохватившись, тихо добавил: — Так люди говорят, что очень хитер этот человек, любого проведет. Извините, говорю, что слышал. — И машинист торопливо ушел, видя, что его собеседник думает о чем-то своем и не склонен вступать в разговор. А о чем они думают, эти малознакомые люди? Нет особой нужды надолго с ними задерживаться и ждать, до чего они додумаются. Еще позовут патрульного, вот тебе и будет тогда дядя Костя.

Заслонов действительно думал о дяде Косте. Он слышал о нем не раз уже от самых разных людей, русских и немцев. Разговоры, слухи были самые разнообразные. Одни говорили о нем с симпатией, дружелюбием. Немцы, конечно, упоминали это имя с ненавистью и обещали применять самые лютые кары. Все это настораживало инженера, заставляло еще и еще раз проверять себя:

«Правильный ли ты выбрал путь? Не делаешь ли ошибок? Не боишься ли этих самонадеянных и крикливых людей, которые за своими истошными криками о победах просто не видят своей тупости и того, что они находятся на самом краю гибели?.. Нет, правильная дорога, господин инженер, правильная дорога, товарищ Заслонов!»