Михаил Лыньков - Незабываемые дни

— Разве Игнат тоже такой?

— Да нет, что ты… Игнат — наш человек. Но не стоит ему водиться со мной, еще заподозрят его в чем-нибудь, а он по дурости своей может в беду попасть. Несерьезно это! Надумал своей мальчишеской головой и — на тебе: бери у него бомбу.

— Чудак, в самом деле чудак! Я хоть посмеюсь над ним.

— Сохрани тебя бог напоминать ему об этом. Я его не хотела обидеть, а только добра ему желала, да чтоб он с такими шутками ко мне не приходил.

— А если он не шутил, Галя? Ну, понимаешь! Может, у него было какое-нибудь серьезное намерение? Может, он от всех наших людей — что против немцев — делал тебе предложение? Может, он приходил к тебе с поручением от наших… партизан?

— Что ты, что ты говоришь? Это все его фантазии, сам, должно быть, придумал… Чтобы Игнат да на что-нибудь серьезное решился? Где ты видала это? У него, дуралея, только еще шутки на уме! Нашла мне вояку!

— А вот рассказывали, что у вас в городе было несколько взрывов: и на аэродроме, и в эсэсовской столовке, и на электростанции… Неужто все это какие-то шутники делают?

— Я тоже об этом слыхала, Надя… Но… — Галя стала серьезной, задумчивой. — Это, Надя, подпольщики работают. Это солидные люди. Это герои! Им все нипочем, они ничего не боятся, да они и не одиночки, их, видно, много. Они, должно быть, коммунисты, смельчаки! Это настоящие люди; с такими, кажется, любой человек пойдет на самое опасное дело против врагов…

— А ты? — ребром поставила вопрос Надя, но, заметив, как глубоко задумалась Галя, сочла нужным смягчить вопрос, свести его к шутке: — Я шучу, Галя! Разве нам, слабым женщинам, думать про такие дела?

— А ты не шути. Я многое увидела за это время, немало пережила. Я вот живу, работаю. Но разве это жизнь? Тобой понукают, ругают подчас, насмехаются. А порой какие-нибудь пьяные бестии пристают к тебе с разными гадостями. И каждый день, каждый день смеются тебе в лицо, хвастаются, что они здесь хозяева, а мы… мы должны только надеяться на ихнюю милость. И что ни день все — кровь, кровь, кровь… Боже мой, боже, сколько крови пролили они за это время! Так разве можно так дальше жить? Легче умереть, чем видеть все это. И кабы знать вот таких людей, настоящих, то пошла бы с ними на все, на все. На смерть бы пошла, чтобы это было на погибель врагам! Я вот тебе рассказывала об одном человечке, что яд мне предлагал… А такие предложения, ну, такого порядка, мне и другие делали. Иногда мне казалось, что среди них были и наши люди… Сердцем чувствуешь своего человека, по глазам его узнаешь… Однако отказывалась, даже бранила их, даже угрожала: «Иди-ка, иди-ка подальше, пока я тебя в СД не отвела». Помню я слова одного, это на мою угрозу… И теперь в ушах стоит: «Подожди, подожди, мы припомним тебе, поганка, все немецкие виселицы…» А у меня сердце обливается кровью. Слушая это, я чувствую, что и у него кровь кипит от ненависти ко мне. Ты думаешь, мне охота в немецких невольницах ходить да проклятья своих людей выслушивать, да на ихние муки глядеть?

— Я не думала и не думаю этого, Галя. Одно, что я тебе скажу: и в самом деле не слушай ты слов и всяких там предложений незнакомых людей. Так можно и в большую беду попасть.

— Об этом я и говорю.

Еще долго, далеко за полночь длилась беседа сестер, разлученных войной на несколько месяцев.

Утром Надя и Александр Демьянович ехали на грузовике за город. Об этом позаботился Игнат. Он, наконец, убедил их, что это самый лучший и надежный способ добраться к месту назначения. Машин было несколько, с завода, на котором работал Игнат. Они ехали за строительным лесом. Тут были рабочие и тоже несколько человек таких, которые, видать, не имели непосредственного отношения к строительным материалам. Должно быть, такие же, как Надя и комиссар. Но их никто не расспрашивал, не интересовался, куда и по какому делу они едут. Машина останавливалась раза два — перед мостом и на перекрестке. Сонные полицаи выползали на шоссе и, попав на холодный ветер и метель, торопливо проверяли пропуска, чтобы снова забраться в теплые бункеры, в уютные дзоты. Через каких-нибудь пятьдесят километров машины свернули в сторону по лесной дороге. Вскоре последняя машина отстала, остановилась. Шофер, высунувшись из кабинки, несколько торжественно провозгласил: «Вот и приехали. Подавайтесь по той просеке, попадете в нужную деревню. Ну, а там, как вам говорили… Привет передайте и одним словом!..» А что там «одним словом», он от полноты чувств так и не сказал.