Владимир Першанин - Штрафники Сталинграда. «За Волгой для нас земли нет!»

Морячок, собрав все силы, выломал застрявший шест вместе с миной и швырнул его вслед саперу. Шарахнуло так, что осыпалась траншея, сорвало часть крыши с блиндажа, а дверь вколотило в проем. Чудом уцелевший морячок с разбитым плечом выгребся из земли, подхватил бескозырку и ужом вполз в блиндаж. На большее сил не хватило, он замер на пороге, потеряв сознание.

Стремительное ночное нападение достигло цели пока лишь отчасти. Взвод понес потери, но упорно сопротивлялся. Вокруг огромной воронки, перекосившей блиндаж, лежали останки разорванных тел, уползал прочь сапер без обеих ног. Блиндаж продолжал сопротивляться. Нападавшие застряли возле него, а также в траншее, где упорно вела огонь кучка штрафников во главе с сержантом и Аркадием Сомовым.

Аркаша Сомов никогда не выделялся живостью характера и расторопностью. В колхозе ошивался на третьих ролях подпаска или водовоза, считался парнем неразвитым и даже туповатым. Характер имел медлительный, а обладая малой грамотностью, Аркадий верил всему на слово.

В армию угодил как раз под мясорубку возле Краматорска. После боя полк словно растворился, осталось всего несколько десятков человек. Сомов день и ночь выходил из кольца, не заметив, что отвалились подошвы и загребает землю сбитыми до костей ногами. Идти от боли стало невмоготу, кишки наглухо забило сырой пшеницей, которую глотали на ходу, запивая водой из луж.

– Оставьте меня, – попросил Аркадий Сомов. – Все одно пропадать, а германцы, может, лечение дадут.

– Я тебе дам лечение! – пригрозил батальонный комиссар с пистолетом на изготовку. – Шагай и не вздумай сесть.

Комиссара испугался. Тот был дурной от контузии, усталости, помешан на партийных уставах и уже застрелил двоих перебежчиков. Зашагал дальше через силу, прочистились от быстрой ходьбы кишки, а обувку нашел у мертвого красноармейца.

Позже дела Аркадия наладились, но по глупости угодил под трибунал за кражу военного имущества, околачивался, как всегда, сбоку, а отхватил пять лет тюрьмы с заменой на штрафную роту. С помощью земляка Глухова неплохо пристроился, снова погорел, но сегодняшнюю ночь спал спокойно. Срок пребывания заканчивался, а Максим Луговой утверждал, что на Октябрьскую всех амнистируют.

Засыпал-то почти весело, а вот пробуждение оказалось тяжким. Как будто весь свет сошел с ума, стреляли со всех сторон. Едва не под ухом лязгали автоматные затворы, выбрасывая светящиеся снопы пуль. Одной достаточно, чтобы проткнуть тебя, как спицей, а здесь летели сотни раскаленных спиц. Аркадий прикончил вторую обойму, сделал шаг в сторону, нога увязла в мягком человеческом теле. Раненый забормотал, испуганно дернулся.

– Свои, – отозвался Сомов.

Затем он услышал голос лейтенанта Колчина, тот шел навстречу с «наганом» в левой руке, правую прижимал к груди. Он с ходу возглавил уцелевших людей и потеснил немцев вдоль траншеи.

– Ищите гранаты, – командовал Федор Колчин. – В нишах должны лежать.

Пулеметчик прекратил стрельбу и доложил, что закончились диски.

– Черт с ними. Давай гранаты.

Колчин хоть и считался слабоватым взводным (а может, его Воронков так считал?), но людей подготовил неплохо. По крайней мере гранаты летели в цель и почти все взрывались. Уцелевшие враги отступали к блиндажу, оказавшись между двух огней.

– Макся, – позвал Колчин сержанта Лугового. – Возьмите с Аркашкой штук по шесть гранат и прикончите их сверху. Из блиндажа вам помогут. Там ребята держатся, жару дают…

– Есть, – поспешил ответить Луговой. – А где гранаты?

– В заднице! Под ногами у тебя валяются. Вон ящик в нише стоит.

Остатки четвертого взвода, укрывшиеся в блиндаже, несмотря на отчаянное сопротивление, доживали последние минуты. Четверо тяжело раненных лежали в полной темноте, ворочались, кто-то задыхался, один тщетно прикручивал дощечку к перебитой руке. Помощь ему оказать было некому, он скрипел зубами и вскрикивал от боли, когда острые концы перебитой кости касались друг друга.

Вконец обессилив, он лег на прохладный пол и прекратил шевелиться. По крайней мере, отступила боль, и стала накатывать дремотная слабость. Человек с перебитой рукой не ощущал другой, совсем мелкой раны на внутренней стороне бедра, откуда тонкой струйкой вытекала кровь. На душе становилось спокойнее, он лишь хотел, чтобы его не тревожили.

Мальчишка-штрафник с развороченным боком прижимал к ране телогрейку. Она помещалась в ране целиком, подминая под себя искрошенные гранатой ребра. Парню было всего восемнадцать, и он убеждал себя, надо продержаться хотя бы десять минут, а там его перевяжут, спасут.