Юрий Герман - Студеное море

Ладынин молча на него посмотрел.

— Подать рапорт о посылке вас в морскую пехоту, — сказал он не без труда; — Там вы, может быть, загладите это… это… — Он хотел сказать «преступление», но сказал из брезгливой жалости: — Это свое поведение. И когда война кончится, все-таки не так стыдно будет.

— Рядовым?

— И то большая для вас честь, — сказал Ладынин. Ему нестерпимо трудно было разговаривать с Корневым, ужасно хотелось повернуться и уйти.

Но он не ушел, пока не сказал короткими словами все то, что хотел сказать. А Корнев все стоял на площадке и жевал папиросу белыми губами.

В приемной Ладынин встретил катерников, всю группу, которые выходили из кабинета контр-адмирала красные, но веселые, крутили головой, восторженно посмеивались и говорили: «Вот это так да, вот это так штука получилась, а?» И тотчас же туда прошел интендант, за ним майор. А через несколько минут адъютант вызвал Ладынина и его штурмана в ту продолговатую комнату, где принимал контр-адмирал.

Тут на стуле возле стены, неподалеку от контр-адмирала, сидел комдив и разглядывал какую-то карту, а контр-адмирал с начальником штаба чему-то смеялись и переговаривались с комбригом, который стоял спиной к двери, против стола, и тоже смеялся, разглаживая волосы ладонью.

— Товарищ Ладынин? — слегка наклоняясь в сторону, чтобы увидеть вошедшего Ладынина из-за широкой спины комбрига, спросил контр-адмирал и, точно бы продолжая начатый разговор, произнес: — А вот вам совершенно обратное явление в этом же вопросе, разве неверно? Садитесь, товарищ Ладынин. И вы, лейтенант, садитесь.

Ладынин сел рядом со штурманом и потупился, чувствуя, что неудержимо краснеет, что вся его кровь кинулась в щеки и что ничего решительно сделать с этим нельзя.

— Ну вот, — посмеиваясь, сказал комбриг, — если бы в бою был таким застенчивым… Чего краснеете-то, Ладынин?

Контр-адмирал, будто не замечая, перешел к делу. Комдив взял у штурмана папку с картами. Начальник штаба, комбриг и контр-адмирал молча выслушали то, что говорил комдив, потом задали несколько вопросов штурману, и, наконец, очередь дошла до Ладынина. Он отвечал четко, коротко, необыкновенно ясно и в то же время без всякого щегольства точностью. Слушая его, контр адмирал с каким-то сердечным интересом к нему приглядывался.

— А что вы думаете про ту подлодку врага, которую вы атаковали? — спросил он неожиданно.

Ладынин ответил, что, но его мнению, лодки никакой не было.

— Зачем же вы в таком случае атаковали?

— Считаю, что лучше атаковать ошибочно, нежели, боясь ошибиться, не выйти в атаку и тем самым подставить себя или корабли, охраняемые мною, под торпедный удар.

Контр-адмирал улыбнулся в подстриженные усы и взглянул на комдива.

— Засчитывать вам эту лодку не надо? — не то в шутку, не то всерьез спросил оп.

Ладынин почти испуганно сказал, что как же ее засчитывать, когда ее вовсе не было.

— Ну, хорошо, — сказал контр-адмирал. — Картина ясная. Ясная картина, комдив?

— Ясная, товарищ контр-адмирал, — произнес комдив.

Несколько секунд все молчали, потом контр-адмирал пожал Ладынину руку своей большой и горячей ладонью и почти весело сказал:

— Хорошо воюете, гвардии старший лейтенант Ладынин. Как положено гвардейцам. И без лишних слов. Главное, без лишних слов. Идите отдыхайте! И вы, штурман, идите. Хорошо. Отлично. — Когда они совсем было дошли до двери, контр-адмирал окликнул Ладынина и спросил у него напоследок веселым, смеющимся, явно шутливым голосом:

— Так засчитывать вам эту подлодку, Ладынин? Вы хорошо продумали? А? А то еще раскаетесь, рапорт напишете? Ну, идите, идите, отдыхайте…

Была уже совсем ночь, когда они вышли от штаба и спустились на пирс. По-прежнему крутился снег, а порою делалось совсем тихо, и звезды появлялись вдруг в черном небе.

Минут через двадцать подошел катер. А часа через два Ладынин уже пил чай в кают-компании, полуосвещенной, теплой, чистой. Чижов, полуоткрыв рот от внимания, слушал отрывистые слова командира и все доискивался каких-то подробностей. Но подробностей никаких особых Ладынин сообщить не мог, и Чижов с досадой сказал:

— Один у вас есть недостаток, Александр Федорович. Не выжать из вас слова подробного, никак не выжать. Все у вас ясно, просто, раз-два — и кончено. Вестовой, чаю командиру!

Вестовой принес еще чаю.

— А то, может, поужинаете? — спросил Чижов. — Тресочка-голубушка на ужин, хорошо сегодня приготовили, не то, что прошлый раз, я проследил. Вам оставлено. Не хотите?