Альберт Зарипов - Дембельский аккорд 1

В десятке метров за строящейся каптёркой располагалось крытое земляное укрытие, сооружённое на случай миномётных обстрелов. За этим блиндажом находилась открытая щель, вырытая всё на тот же случай обстрела боевиков. Это был длинный окоп, предназначенный для размещения в нём бойцов, которым не хватило места в блиндаже.

И вот из слов Яковлева выходило так, что он нашёл данную «супергранату» именно в этом окопе… Но что-то здесь было не совсем правдой.

— А ты не врёшь? — я пристально посмотрел на контрабаса. — Я там днём проходил по дороге в туалет. В окопе ничего не было. Он же с тропинки весь просматривается…

— Зачем мне вас обманывать, товарищ старший лейтенант? — обиделся Яковлев. — Я вечером её нашёл и сразу же принёс… А вы…

Откровенно говоря, я даже засмущался и испытал чувство стыда за свою слишком большую подозрительность и явную недоверчивость к таким честным парням, как этот сержант.

А вот майор Пуданов оказался наоборот… То есть слишком далёким от столь щепетильных внутренних переживаний и потому он нисколечко не краснел, а продолжал спокойно и дотошно пытать вопросами контрактника…

— А ты случайно не знаешь, кто эту бандуру туда положил?

Контрактник внезапно приосанился и даже выпятил грудь:

— Как не знаю? Конечно знаю!..

От столь внезапной удачи и предвкушения скорого разоблачения очередного ротного «мастера-самоделкина» мы с Иванычем опять заговорили в два голоса…

— Кто? Кто это был? Говори!

И вот в беспросветной военно-полевой жизни этого сержанта контрактной службы настал его звёздный час! Мириады небесных тел разом расступились и освободили Яковлеву его истинный путь к вершине персонального величия… Так что ему оставалось сделать первый шаг… А затем уже второй… И далее третий… Ещё чуть-чуть… И всё!

Так что уже полностью осиянный светом своих великих побед сержант Яковлев с чувством сдержанного достоинства произнёс заветное слово:

— Я!

Как положено в таких ситуациях… После яркой вспышки собственного возвеличивания глазки главного героя данной сцены скромно уставились в грязноватый пол ротной канцелярии… В театре или же в опере после одной-двух минут благоговейной тишины весь зал взрывается восхищением и бурными аплодисментами, быстро переходящими в овации…

Но проза армейского бытия не столь красочна и совершенно не предполагает ни оваций, ни аплодисментов, ни всеобщего восхищения, а тем паче благоговейности… Тишина была… Это действительно имело место… Но небольшая…

Поскольку и Пуданов, и я просто опешили от такого ответа… И на несколько секунд потеряли дар речи. Первым опомнился я.

— Как ты? Это правда был ты?

И вновь сержант Яковлев состроил на лице выражение незаслуженно оскорбленного благородства царствующей особи:

— Конечно я!

Александр Иванович стал понемногу прозревать и на контрактника смотрел уже с каким-то неведомым мне любопытством:

— Ну, и где же ты это взял? Тоже нашёл где-то?

И обольстительно-прекрасный звездопад пролился вновь.

— Я сам её сделал! — признался сержант.

После непосредственного общения с прапорщиком Меркуловым меня уже ничто не удивляло в нынешней жизни. И данный сержант тоже не представлял собой особенно значимое явление в военной науке. Но чтобы два таких выдающихся экземпляра сошлись в одной роте, да ещё и проявились в один и тот же день! Это было уж слишком…

Может быть об этом и размышлял Иваныч… Но меня всё ещё разбирал интерес…

— И где ты это всё нашёл? Пластид, трубку, выстрел гранатомётный…

Задавая ему этот вопрос, я внимательно смотрел на Яковлева, надеясь определить ложь, но… Он честно и прямо смотрел мне в глаза и отвечал, что всё это «добро» он нашёл в наших палатках… Ну, а где же ещё!?..

— Там этого добра много… — сказал он в завершение.

Однако все эти банки, ракеты, граната и вышибной заряд оказались практически без того налёта пыли и грязи, который я наблюдал сегодня утром на тех боеприпасах, которые извлекли из-под нар мои бойцы. Скорей всего, всё это взрывоопасное имущество он взял из ружпарка…

— Ну, что вы, товарищ старший лейтенант! — возражал сержант. — Я их каждый день тряпочкой протирал… Поэтому пыли и нету…

И оставалось мне только лишь развести обескуражено руками, раздосадовано поцокать языком, да и почти шёпотом упомянуть пушистого северного зверька… Ибо после яковлевской «тряпочки» мне и сказать-то было нечего…