Евгения Мельник - ЕВГЕНИЯ МЕЛЬНИК

— Значит, и вы ждете большевиков? Не обменяю, принципиально не обменяю!

Я залилась веселым смехом, чем окончательно испортила ему настроение. Он выпил еще стакан водки и, чертыхаясь по адресу тех, кто ждет большевиков, вышел из столовой.

Пришел господин Нагорный — начальник отдела питания горуправы. Столовую решили закрывать и оставшиеся продукты, которых было немного, разделить между сотрудниками. Сейчас грозный начальник напоминал трусливую собачонку с поджатым хвостом. Чтобы сохранить имущество столовой и передать его нашим властям, официанты и повара решили, составив списки, разобрать все по рукам. Услышав такие речи, Нагорный залепетал:

— Да, да, это наш долг… Мы должны…

Куда девались его надменный вид, генеральский голос и твердая поступь? Ну точь-в-точь пес, облитый ушатом ледяной воды, мокрый, дрожащий, испуганный. Со «Степкой» тоже произошла метаморфоза: теперь на его голове вместо фетровой шляпы лежала блином помятая кепочка, вместо кожаного пальто была надета какая-то кургузая невзрачная курточка. Красное, ожиревшее лицо «Степки» старалось приобрести нежное и доброе выражение. Он все время заходил на кухню, панибратски похлопывал по плечам поваров. Но самое главное — куда исчез его громовой голос! Кажется, никогда он и не кричал на нас, как помещик на крепостных. Иван Иванович посмеивался и подмигивал мне:

— Видишь, гады маскируются. Подожди, я их выведу на чистую воду!

Когда дело дошло до дележки продуктов, «Степка» все же взял свою долю. А господин начальник, не умея скрыть охватившей его тревоги, отказался:

— Нет, нет, я не возьму эту колбасу! Мне ничего не надо, пусть потом никто не скажет, что я брал.

Казалось, он сейчас упадет на колени, начнет бить себя в грудь и со слезами в голосе уверять: «Я человек советский, я всегда был таким… Честное слово, поверьте…»

Его поведение вызывало презрительные улыбки и мысли: «Поздно спохватился, голубчик! Рассчитываешь этим кругом колбасы себя застраховать? Не выйдет!».

Столовую закрыли, и все разошлись. Дома я застала Ольгу Петровну. За последнее время Боря ко мне очень привязался, а любовь Ольги Петровны еще больше возросла. Я с уверенностью могла сказать: какое бы несчастье ни постигло меня, она первая бросится на помощь и сделает все, что только сможет.

Вечером этого дня немецкие и румынские войска стали отступать на Севастополь. Среди румынских солдат царила паника: большинство из них хотело остаться в Симферополе и сдаться в плен Красной Армии, но за ними следили румынские и немецкие жандармы. Некоторые проектировали перестрелять по дороге на Севастополь свое начальство, разделаться с жандармерией и вернуться обратно.

С утра следующего дня я пошла смотреть, что делается в городе: кое-где громили склады, люди тащили продовольствие. Гитлеровцев встречалось мало — одни лишь специальные отряды, которые носились на машинах по улицам, минируя город. Занятые своим черным делом, они ни на что не обращали внимания.

Не скрою, и у меня появилась мыслишка: не пополнить ли скудные запасы продовольствия? Но тут же я посмотрела на себя со стороны: подпольщица в роли грабительницы! Нет, мы должны показывать пример во всем.

Домой я пришла около двух часов дня. В три часа в городе начались первые взрывы. Что же нам делать? Может быть, попытаться разминировать здания? Но как это делается? Я ведь не имела никакого представления о минах, о том, где их искать, как обезвреживать…

Ходила из угла в угол по комнате, с тревогой прислушиваясь к взрывам, которые все учащались. Вышла на крыльцо. Везде горит, небо заволокло дымом, впечатление такое, словно весь город объят пламенем.

Наступила ночь. Никто не ложился спать. К звукам взрывов присоединились звуки орудийной стрельбы. Снаряды с шипением проносились по небу и взрывались где-то в стороне Бахчисарая, догоняя отступающих гитлеровцев. Около двух часов ночи к нам в дверь постучала соседка.

— Кажется, скоро и до нас дойдет очередь, — сказала она испуганно.

Действительно, взрывы уже раздавались на нашей улице, пришлось открыть окна, так как стекла звенели и казалось, вот-вот вылетят. Но в три часа ночи внезапно все затихло.

Когда наступило утро, я снова пошла посмотреть, что делается в городе. Улицы опустели, нигде ни души, горят многие дома, клубится черный дым. Зашла к Нате. Перед ее окнами полыхал бывший студенческий городок и теперь уже бывшее гестапо. Гитлеровцы решили уничтожить следы своих страшных преступлений. Языки огня, тучи дыма возносились к небу, сжигая камеры пыток и смерти.