Петр Лебеденко - Красный ветер

— К черту цивилизацию! Давай все вот сюда!

И сам, бросив на марокканский ковер скатерку, перетаскивал со стола незатейливую снедь, шабли и бокалы. Начиналось не бог весть какое пиршество, а Жанни, смеясь, говорила:

— Мы — римские патриции. Те тоже пили и ели, возлежа на мягких, источающих запахи знойных пустынь, коврах.

Это были счастливые для них минуты. Им казалось, что весь мир заключен лишь в этой комнате и, кроме маленького особнячка на Мулен-Вер, нигде ничего не существует. Крохотный островок в необъятной, недоступной пониманию вселенной, в которой каждый миг гибнут другие миры. Другие, но не их неприкасаемый мир: здесь все вечно и незыблемо.

Было похоже, что они никогда не испытывают усталости от ласк и любви. Если бы им сказали, что придет время и они вдруг почувствуют пресыщение, и Жанни, и Шарвен ни за что в это не поверили бы. Пресыщение? Какая нелепость! Если бы у них было по сто, по тысяче жизней — и этого им не хватило бы, чтобы все друг другу отдать и все друг от друга взять…

Но однажды Шарвен спросил:

— Жанни, что нас ждет впереди? Ты когда-нибудь задумывалась над этим?

— Когда-нибудь, — ответила она, — мы с тобой умрем, Арно! Но ты не бойся: такая же участь ожидает каждого смертного. А бессмертных, к счастью или несчастью, не существует.

— Я серьезно, Жанни. Мы ведь с тобой люди, а не птицы.

— Как жаль, что мы не птицы, дорогой мой человек, — все тем же тоном проговорила Жанни. — Птицы по-настоящему свободны…

И вдруг он увидел, как в ее глазах промелькнула тень не то тревоги, не то страха.

Он коснулся ее лица ладонью, спросил:

— Что, Жанни?

— Ты о чем? — Жанни закрыла глаза и даже немного отвернулась, чтобы он не смотрел на нее. — О чем ты спрашиваешь?

— Ты знаешь: И должна обо всем рассказать.

— Так будет хуже, Арно. Пусть все, что там, — она глазами указала за окно, — проходит мимо нас. Разве нам того, что здесь, мало?

— Ты должна обо всем рассказать, — упрямо повторил Шарвен.

И Жанни рассказала.

Отец узнал об их встречах. Возможно, ее частые и долгие отлучки из дому вызвали его подозрения. Возможно, он воспользовался услугами частного шпика. Так или иначе, он все узнал. И респектабельность его, и выдержка, которой мог позавидовать любой дипломат, — все полетело к черту! Отец, выйдя из себя, топал ногами, кричал, метался по своему кабинету, с яростью отшвыривая все, что попадалось ему на пути.

— Ты… ты… — Он наступал на Жанни, припирая ее к стене, и ей казалось, что спазмы в горле не дают ему сил докончить какую-то страшную фразу.

Но, как ни странно, Жанни не испытывала ни страха перед ним, ни сочувствия к нему. Отец это видел и приходил в еще большее бешенство. А потом он вдруг как-то обмяк, тяжело опустился в кресло и рукой указал Жанни на стоявший рядом стул.

— Сядь, — глухо проговорил он. — Я скажу тебе, кто он есть, твой рыцарь без страха и упрека.

Жанни послушно села и, как бывало в детстве, когда отец отчитывал ее в этом самом кабинете за провинность, покорно сложила руки на коленях.

— Я слушаю тебя, отец.

Он начал не сразу. Собираясь с мыслями, закурил сигару и, точно рассуждая сам с собой, начал:

— Шарвены… У каждого дерева есть свои корни. И чем могучее его крона, тем глубже корни залегают… Таков закон естества. Ты меня слышишь?

— Да, папа. Я тебя слушаю.

— Род де Шантомов, — продолжал он, — это одна из нитей истории Франции. Одна из самых прочных нитей. Нет ни одного из наших далеких предков, который бы не сражался под знаменем Людовика…

— Я хорошо знаю свою родословную, папа, — заметила Жанни.

Он снова чуть было не вспыхнул, но усилием воли заставил себя сдержаться. И все же спросил, довольно жестко: — А родословную Шарвенов? Знаешь ли ты родословную Шарвенов? Ты ее и не можешь знать, потому что никакой родословной у Шарвенов нет и не могло быть. Как у бродячих, бездомных собак. И если я когда-нибудь увижу в своем доме твоего возлюбленного, я вышвырну его, как бродячую собаку. — Помолчал, исподлобья глядя на Жанни, и угрюмо добавил: — А заодно и тебя вместе с ним. Прошу этого не забывать. Не за-бы-вать никогда!

Выбирать им было особенно не из чего: или они должны были прекратить свои тайные встречи, или — полный разрыв Жанни с прошлым, с отцом, с надеждой продолжать жить безбедной жизнью, с тем миром, к которому она привыкла с детства.

И Жанни твердо решила: она уйдет к Шарвену. Будет трудно? Пусть. Что с того, что она двадцать три года прожила в роскоши, не зная нужды? Душа ее была пуста, жизнь всегда казалась тусклой и бессмысленной. И только вот теперь, встретив Арно Шарвена, она вдруг поняла, что на этой, как говорит Арно, трижды грешной земле есть счастье. Она его нашла и теперь никому не отдаст. Никому и ни за что!