Федор Залата - Он сделал все, что мог

— Здорово. Чего ты тут валяешься?

— Я не валяюсь. Я заблудился и вот задремал.

— А что ты такой грязный, будто из болота вылез?

— Вот это ты верно — из болота. Говорю ж, заблудился, в темноте не разберешь, где сухо, где болото. Ну спасибо, братцы, разбудили, а то я так измотался, мог бы и до вечера дрыхнуть. Еще раз спасибо. — Бордюков встал, расправил обмундирование, нарочито зевнул. — И правда, как черт извозился. Кружу, петляю… Тут далеко дорога?

— А куда тебе?

— Да иду я в Орловку.

— В Орловку?.. — Солдаты переглянулись. — Что ж ты, друг, это совсем рядом. Вот так, прямо, выйдешь на дорогу, а там рукой подать.

— Спасибо, теперя уж как-нибудь разберусь. Ну, братцы, счастливо воевать, будьте здоровы.

— Постой. Документы!

— Что вы, братцы, за кого вы меня принимаете? Понятно, есть, как же без документов? Будьте здоровы.

— Предъяви.

— Вот еще… — Бордюков принялся шарить по карманам гимнастерки — Батенька мой, как же это я забыл что ли… или потерял? Вот это да.

Второй солдат, который постарше, сорвал с плеча винтовку.

— Руки вверх! Руки!.. Кру-гом! Обыщи его, что-то он мне не нравится.

Извлекли из кармана брюк медали, красноармейскую книжку.

— Прохоров?

— Он самый.

— Ну вот теперь ясно. Дезертир?

— Считайте, как хотите. Вы тоже, как мой старшина. Медали ночью снял, чтобы не звякали. Страшно стало. А книжечка у меня старая, я свое уже отвоевал.

— Разберемся, отвоевал ты или не отвоевал. Вперед… Шагай, шагай. Руки за спину. И без фокусов, пуля шутить не любит.

Прежде чем идти на неизвестную встречу, Роман решил уведомить того человека, который ждет встречи с Копицей, что вместо него придет он, Роман. Но как это сделать? Только через Ирину, хоть и не хотелось посвящать ее в это, ведь она сама как-то сказала: «Каждый должен знать только то, что ему положено знать», но другого выхода не было: идти без предупреждения — колоссальный риск.

Но сперва надо сделать рекогносцировку и удостовериться, есть ли там условный сигнал. Отлучаться в город ему разрешалось в любое свободное время, он заслужил это у Фишера своими стараниями. В город пришел под вечер. И по дороге в город, и уже здесь, в городе, всячески наблюдал, нет ли за ним «хвоста». Окончательно убедившись, что «хвоста» нет, он повернул к площади Ленина. Есть! Ждут. Вот окно на втором этаже, третье от угла накрест заклеено полосками газетной бумаги, и в центре круг в виде свастики, — но кто за ним и что за ним?.. Гестаповцы умеют вытянуть нужное им слово даже из камня. Левое крыло дома было наполовину разрушено, в уцелевшем, кажется, разместилось какое-то немецкое учреждение. Странно, как же можно было избирать тут явочную квартиру? Почти в самом центре города! Хотя, почему же, именно тут как раз и надо: вряд ли кому в голову придет, что здесь явочное место.

Отдавая честь встречающимся немецким офицерам, Роман обогнул дом и направился в кабачок «дяди Жоры». Опрокинул там стаканчик шпанса и, поболтав немного с хозяином, заторопился назад. Надо было засветло еще раз приглядеться к дому на площади. Да, там действительно какое-то учреждение, похоже, биржа труда. Вход со двора. Но, кажется, есть еще один ход через развалины, вон там, откуда выползает какая-то старуха в лохмотьях.

…Ирина никогда ничего не записывала. Внимательно выслушав, она закрывала глаза, шепотом несколько раз повторяла то, что ей надо запомнить и, чуть-чуть усмехнувшись, говорила: «Копия снята в одном экземпляре и по использовании будет сдана в архив на вечное хранение». Он восхищался ее памятью. Ирина с лёта запоминала не только имена, фамилии, но и внешность людей. Однажды он нарочито сказал: «Иванченко, черноволосый», она тут же его остановила. «Постой. Помнится, ты говорил, что у Иванченко светлые волосы? Это уже другой Иванченко?» — «Нет, нет, — поправился он. — Это я зарапортовался — светлые. У нас есть еще один Иванченко — черный». — «Проверяешь, Роман?.. Это хорошо, но напрасно. В нашем деле ошибаться нельзя». Выслушав на этот раз, она сказала:

— Обязательно должен идти ты?

— Больше некому. А что?

Ирина секунду-две немигающе глядела на Романа.

— Ничего, — сказала она. — Увидимся в пятницу.

В пятницу Ирина уточнила:

— Неделю тебя будут ждать во второй половине дня. А если почему-то не удастся пойти на явку за это время — позже не ходи, сообщишь мне. Потом получишь дальнейшие указания.

Два дня Роман приглядывался к дому на площади Ленина, и теперь уже точно знал, что во дворе есть два выхода. Сперва намеревался зайти в него через развалины, там редко кто появляется, и ко второму подъезду ближе, можно, пожалуй, проскользнуть незамеченным, но потом передумал: чем откровенней действуешь в такой обстановке, тем надежней — и пошел через парадный вход. Во дворе были люди, видимо, дожидались приема на биржу труда, у ее входа торчал полицай. Наклонив голову, Роман уверенно шагал ко второму подъезду, делая вид, будто бы ему ходить тут не впервой. Хотя бы скорей. Но торопиться особенно тоже нельзя. Обстановку ощущал как бы всей кожей, все вокруг замечал, словно у него было не два глаза, а множество. Полицай щелкнул каблуками — ответил взмахом руки. Вошел в замусоренный, с обваленной штукатуркой подъезд, поднялся на второй этаж, остановился у обитой дерматином двери. Что его за ней ждет? Осмотрелся, прислушался. Тишина, ни звука. Постучал. Тишина… Снова постучал. Дверь приоткрылась — полицай! Что это? Или Вася что-то забыл, или… Но уже ничего другого не оставалось делать, и он вполголоса официально спросил, вглядываясь в круглое, откормленное с расплывшимся носом лицо — должно же на нем что-то вздрогнуть, если тут что-то не так: