Александр Авраменко - Ни шагу назад!

С такими мыслями я бреду по Москве. Люди улыбаются мне, военные отдают честь. Может, зайти в ресторан? По аттестату я получил кучу денег… Но есть пока не хочется. Посмотрев на часы, с огорчением направляю свои стопы на вокзал. До поезда осталось чуть больше двух часов. Зато посмотрел город. Едва приближаюсь к площади трёх вокзалов, как мимо мчится кортеж. Несколько чёрных «ЗиСов», пара «Эмок». Невольно замираю на тротуаре и отдаю честь. Автомобили пролетают мимо, затем вдруг берут к обочине и останавливаются. Из одной выходит лощёный офицер НКВД и направляется ко мне. За три шага переходит на строевой и, отдав честь, спрашивает:

— Товарищ Столяров?

— Так точно!

Лейтенант с облегчением улыбается неожиданно открытой улыбкой и продолжает:

— Вас просят пройти в машину.

Понятно, что там кто-то из очень высоких чинов, но на всякий случай я шёпотом переспрашиваю:

— А кто?

— Лев Захарович. Мехлис.

Вот это номер! Узнать на ходу, остановиться! Похоже, что он мой ангел-хранитель! Подхожу к «101-му», дверца уже предупредительно распахнута. Залезаю внутрь. Ну, ничего себе! В машине не только товарищ Мехлис, но и ещё один человек, известный всей стране, Лаврентий Павлович Берия! Лев Захарович долго трясёт мне руку в крепком рукопожатии, затем представляет:

— Знакомься, Лаврентий: это и есть тот самый Столяров, спаситель мой на Финской Войне. Себя подставил, но командира — защитил!

Берия неожиданным баском выдаёт:

— Ай, молодец! Коммунист?

— Так точно, товарищ Верховный Комиссар НКВД!

— Э, дорогой, просто давай: Лаврентий Палыч.

— Так точно, Лаврентий Палыч.

Берия улыбается, а затем вновь спрашивает:

— Танкист?

— Так точно, Лаврентий Палыч!

— На чём воевал?

— Вначале — на «Т-28», затем на «КВ» пересел.

— А где?

— Карелия, Особый Западный, Украина, Подмосковье, Мясной Бор.

Он мрачнеет.

— Сейчас там тяжело. Вот, понимаешь, хотим Мерецкова сменить, послать туда Власова. Слыхал?

— Слышать — слышал, Лаврентий Павлович, а воевать вместе — не пришлось.

— И ладно. Хороший командир. Обещающий. А сейчас что в Москве делаешь?..

Не нравятся мне эти вопросики, да и совсем «товарищ НКВД» инициативу в разговоре перехватил. Льву Захаровичу слова вставить не даёт. Но с ТАКИМ человеком не поспоришь, и я послушно отвечаю на вопрос.

— Получил направление в Нижний Тагил. За новой машиной еду.

— Отлично! Слушай, Лев! Я тут голову ломаю, где мне проверенного человека взять, а ты его на дороге находишь. Давай Столярова твоего и отправим! Пускай он наш «КВ» показывает, а?

Мехлис довольно улыбается и кивает в знак согласия.

— Ты кадровый, Столяров?

— Так точно, Лаврентий Павлович! Училище «Чёрная Речка», под Ленинградом. Закончил перед Финской, в 1937-м.

— Совсем хорошо! Так что, майор Столяров, поедешь в Америку. Будешь янки наш могучий «КВ» представлять. А с документами я всё улажу.

Он опускает толстенное, сантиметров в пять стекло и знаком подзывает охранника, затем что-то быстро выдаёт по-грузински, то кивает головой и убегает. Машина трогается, а Берия протягивает мне чёрную пачку папирос.

— Кури, майор. Такие папиросы сам товарищ Сталин курит.

Вот тебе и плюшки с маком! Откуда он знает, что я курю?! Вот уж, воистину: НКВД ВСЁ знает…

Меня привозят куда то в лес, где за высоченным забором находится дача. Там уже сидят несколько ребят, моих коллег. Шестеро. Все с орденами, с медалями. Матёрые волки. Выясняю, что это орлы из бригады Катукова, их тоже выдернули с фронта. Будут «тридцать четвёрки» показывать. Ещё с нами должны быть механики и несколько инженеров из конструкторского бюро. Вроде, как сам Морозов должен быть…

Мы живём здесь уже неделю. Никаких сношений с внешним миром. Зато кормят — на убой. Даже апельсины дают! Вечером — кино. Сводки дают слушать. Мы с ребятами навёрстываем упущенное на фронтах. То есть, стараемся отоспаться и отмыться, благо во дворе шикарнейшая баня! По первому нашему желанию её топят, и мы сидим в парилке до одурения. А вчера приезжали парикмахеры и портные. Я после их визита в зеркало глянул и вначале себя не узнал. Вот что значит Мастера. Именно так. С большой буквы. Подождём форму. Какая она интересно будет? Ну уж думаю, не хуже чем та, что я к выпуску из училища до войны шил… Так и есть! Тончайший генеральский габардин! Сидит — словно влитая. А сапоги! Сроду такие не носил! Даже не представлял, что ТАКИЕ могут быть! Просто невесомые! А уж мягкие! Чистейший хром! Надел я все свои награды, эх, думаю, фотографию бы на память сделать… Когда я ещё таким красавцем буду? И на тебе, вечером же приехал специалист, с настоящей немецкой «лейкой»! А уже утром карточки были. По три штуки каждому. Одну я сразу родителям в деревню послал, одну — брату. А третью — себе оставил. После нас в гражданской одежде фотографировали. Правда, сразу видно, что мы военные. А ребята со мной — отличные! Мы когда немного в себя после войны пришли, такие посиделки организовали! Каждый вечер за столом сидим, схемы чертим, бои обсуждаем, тактику. Словом, времени зря не теряли! Так вот и ждали. В конце марта нас в вагон, и на Север. В Архангельск. Там уже нас танки ждали. Я как глянул — вот что значит эталонный образец! Мне бы машину ТАКОГО качества на фронте, я бы столько всего мог сделать…Загрузили нас на транспортник, расположили в каютах, и двинули мы. По Северному тракту, так называемому. Тому самому, по которому союзники конвои с помощью гоняли. Мне то что? Я человек рыбацкой породы. А моим напарникам туго поначалу пришлось. Первые дни в лёжку лежали, все зелёные. Только и торчали у бортов, море «пугали». А я посмеивался. Потом в себя пришли. Капитан глянул на меня — мол, никак свой, рыбак? Точно, отвечаю. Мурманчанин. Он обрадовался. Когда мимо Губы родной проходили — позвал. Любуйся, мол. И так мне сердце тут защемило… Ещё бы — родители мои совсем рядом, в горле залива, и не знают, что сын родной мимо них проходит… А конвой наш уже дальше на Север поворачивает. Подальше от Норвегии оккупированной. Эх, жизнь моя военная…