Александр Авраменко - Ни шагу назад!

Сосед справа. Обрубок. Нарвался на мину. Оторвало ноги, посекло осколками. Пока довезли — гангрена. Четыре ампутации, и всё без толку. Вначале ноги, потом — руки отрезали по локти. Затем — по плечи. Когда его переодевают, то видно, что багровая чернота уже перевалила на грудь. Как он до сих пор жив — непонятно… У окна — лётчик. Спасал машину, двигатель сорвало с места, ноги раздробило начисто, да ещё просидел в кабине, пока не выдернули. На морозе тридцать градусов меньше нуля. Результат — ждут, что эту ночь он не переживёт. У двери лежит водолаз. Как он сюда попал, в Подмосковье, вообще непонятно. Жуткая кессонка. Страшная вещь! Когда азот в крови вскипает при резком подъёме и рвёт сосуды в клочья. Рассказывали, что парень пытался спасти нашу подлодку, затонувшую от мины. Да начался налёт, и его выбросило взрывом на поверхность… Ещё у одного — газовая гангрена. Запах — жуткий. Живот раздут до невозможности, и весь зелёно-синего цвета. А сам — худющий, один скелет. Пищу уже не принимает, на одной глюкозе держится. Такая вот у меня палата. Всем, кроме меня, беспрерывно колют морфий, последняя попытка облегчить страдания несчастных. Эх, война, война! Сколько горя ты принесла нам, моему народу, лично мне? Даже и представить невозможно…

Вчера политрук приходил, читал нам про деревню Петрищево и партизанку Зою Космодемьянскую. Совсем ещё ребёнок, нецелованная, наверно даже. А как над ней измывались?! И казнили лютой смертью. Товарищ Сталин даже приказ издал: солдат из части, казнившей героиню, в плен не брать! Одобряю! Только так и следует поступать с такими зверьми! Вспоминаю, как выходили из окружения, и фашисты жгли живьём солдат-евреев… Какого это, гореть заживо? Меня ещё Бог миловал… Чу, суета какая то. Мои сопалатники в отключке, им пятнадцать минут как очередную дозу дурмана вкатили, а там, за дверями, беготня, шум. Звенит что-то…

Дверь открывается, и в палату входит до боли знакомое лицо. Я пытаюсь подняться, но жуткий приступ дурноты укладывает меня обратно. С трудом удерживаю внутри себя подкативший к горлу ком. Это Лев Захарович. Мехлис. Бывший председатель комиссии партийного контроля. Ныне — представитель Ставки Верховного Командования. Он смотрит на меня, и на его лице так же проявляется узнавание.

— Столяров? Ты?!

— Я, Лев Захарович.

С трудом выталкиваю из себя слова. Врач что-то шепчет ему на ухо, но я слушаю. И держу этот сгусток, рвущий меня изнутри. Держу изо всех сил. Комиссар подходит ко мне и берёт за руку.

— Плохо тебе, брат?

Киваю в ответ. На мгновение становиться легче, и я выдыхаю:

— Лев Захарович, переведите меня отсюда. В другое место. Здесь я умру.

Он сурово насупливает чёрные брови и смотрит на главврача своим знаменитым взором.

— Переведите Столярова в другую палату. Немедленно. При мне.

Начинается суматоха. Тут же появляются носилки, Мехлис сам помогает санитаркам перекатить моё непослушное тело на тонкий брезент, и идёт рядом со мной.

— Ты только держись, брат. Нам ещё рано помирать. Такие, как мы, ещё нужны…

… Стылая финская зима сорокового года. Мы топчемся на линии Маннергейма. Пехота лежит, зарывшись в землю, а когда мои танки пытаются прорваться в глубь укреплённой полосы, белофинны по подземным ходам пробиваются в тыл наступающим танкам и забрасывают нас бутылками с зажигательной смесью. Уже четыре машины пачкают бескрайнюю пронзительную голубизну неба тугими чёрными хвостами дымных столбов. А внутри бронированных громадин горят их экипажи…

Командир приданного нам батальона беспомощно разводит руками:

— Я не могу поднять бойцов, товарищ танкист! Они не слушаются.

Детский лепет. Это Красная Армия или что?! Внезапно появляется незнакомый комбриг в белом полушубке.

— Товарищи командиры, немедленно отведите свои части назад. За этот лесок. Приказ армейского комиссара первого ранга Мехлиса!

Этот приказ пехота выполняет охотно. А там нас уже ждут. Лев Захарович. Он не читает громких бессмысленно-трескучих речей.

— Кто командует танками?

— Комбат Столяров, товарищ Корпусной комиссар.

Мехлис подходит к одному из немногих уцелевших «Т-26». В распахнутый люк на легендарную фигуру восторженно смотрит механик-водитель.

— Выйдите из танка, товарищ танкист.

Недоумевая, парнишка вылезает из машины, и я вижу, как Лев Захарович на глазах у всех занимает его место.

— За мной! В атаку!

Исчезает внутри, и через мгновение лёгкий танк срывается с места и мчится, вздымая буруны снега вниз, к укреплениям белофиннов.