Генрих Эрлих: Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов

— Ладно! — вновь улыбнулся Фрике. — Из штаба армии мне сообщили, что Верховное командование приняло решение сохранить пятисотые испытательные батальоны в структуре Вермахта! — И, не заметив признаков восторга на лицах подчиненных, продолжил: — Нас не передадут в СС и не вольют в бригаду Дирлевангера!

— Ура! — слаженно крикнули Юрген и Вортенберг.

Это была действительно хорошая новость, и их радость не стала меньшей от того, что они впервые услышали об этом плане командования. Оскар Дирлевангер был патологическим типом. По нему плакала если не тюрьма, то сумасшедший дом. Они достаточно насмотрелись на его «подвиги», ведь они воевали бок о бок в Варшаве. Дирлевангер не жалел ничего и никого, в том числе собственных солдат. Потери в его бригаде были огромные, и то, что Дирлевангер часто сам шел с автоматом наперевес впереди своих солдат, нисколько не утешало. Он был как заговоренный, повстанцы не припасли серебряной пули для него, но у поляков было достаточно простых пуль для них, простых солдат. Избави Бог!

— Где сейчас бригада Дирлевангера? — спросил Вортенберг. — Что-то о них давно ничего не слышно.

— Их еще в начале октября перебросили в Словакию на подавление восстания, — ответил Фрике.

— Еще одно восстание, — протянул Вортенберг.

— Да смилуется Господь над всеми нами! — воскликнул Фрике и осенил себя крестом. Они сегодня часто поминали Бога, отдавая дань празднику.

— Над всеми, — эхом откликнулся Юрген. Он включил в это число и всех словаков, даже повстанцев. Возможно, высший трибунал присудит им бессрочное заключение в аду за их предательство и измену союзнической Германии, но ада земного, который им обеспечит Дирлевангер с его отморозками, они явно не заслуживали.

Что было бы, если бы их перевели в бригаду Дирлевангера? Да, в сущности, все то же. Они бы безоговорочно выполняли приказы, любые приказы. У них не было выбора, расстрел за неповиновение приказу — это не выбор. А Дирлевангер был скор на расстрелы, он сам выносил приговор и тут же приводил его в исполнение. Плевать он хотел на судей и вышестоящее начальство, кроме рейхсфюрера СС Гиммлера.

Они стали бы такими же отморозками, безжалостно уничтожавшими все живое вокруг. Люди, все люди, быстро скатываются в скотство, если вокруг царит скотство и не надо думать о том, что подумают и скажут о тебе другие. Юрген не раз наблюдал это за два года, проведенных на Восточном фронте. Скатываться в скотство не хотелось. Они не заслужили этого. Им и так всем крепко досталось в этой жизни. Они хотели лишь выжить, больше ничего.

— Отдыхайте, фельдфебель Вольф, — сказал подполковник Фрике и добавил: — Спокойной ночи, Юрген.

— И не налегайте на самогонку. Оставьте хоть немного в канистре, — со смехом сказал Вортенберг.

«Узнаю, кто настучал, задушу своими руками», — подумал Юрген. Стукачей он ненавидел. И не бросал слов на ветер.

Он прошел мимо вкопанного наверху дамбы 88-мм артиллерийского орудия, мимо подготовленных на обратном скате минометных площадок, подошел к укрытию, где, навалившись грудью на деревянную обшивку и крепко прижавшись друг к другу, стояли Блачек и Тиллери.

— Холодает, однако, — сказал Юрген, — не застаивайтесь. И вот, возьмите. — Он отцепил от ремня и протянул им полную фляжку с самогонкой. — Только не налегайте сразу, вам еще два часа стоять.

— Час сорок, — сказал Тиллери.

— Час сорок, — согласился Юрген, повернулся и стал спускаться вниз по вырубленным в мерзлой земле ступенькам.

— По кусочку гуся оставьте! — крикнул ему в спину Тиллери.

Юрген оставил призыв без ответа. Да и Тиллери мог бы этого не говорить. У них в отделении было не принято забывать о товарищах. Ну да он же новичок, Вальтер Тиллери, откуда ему знать?

Пока Юрген раздевался, он прослушал еще одну сказку, на этот раз в исполнении Кисселя.

— В августе вызывает меня командир взвода и говорит: ваши разлагающие речи подрывают боеспособность части. Я не возражаю, потому что это истинная правда. Сдать оружие! Сдаю. Меня тут же хватают за руки два звероподобных фельдфебеля и швыряют в машину, где уже сидят десять моих товарищей, убежденных социал-демократов и противников нацистского режима. Нас привезли на побережье, в расположение эсэсовской части, и бросили в штольню. Выход из нее был перегорожен колючей проволокой, справа и слева находилось по фельдфебелю-мордовороту с пулеметами. В метре от выхода была брошена рельса. Нам сказали, что каждый, кто переступит ее, будет застрелен на месте.