Николай Струтинский - Победившие смерть

Солдат погрузил бланки и залез в кузов. Офицер сел в кабину, и машина укатила.

Только теперь Ткаченко облегченно вздохнул...

После работы, придя домой к Паше, Алексей Дмитриевич устало присел на стул и, вспомнив, как все произошло, горько улыбнулся. Он и сейчас еще внутренне холодел от мысли, что мог «засыпаться».

Савельева, получив бланки, тут же вынесла их из дому и спрятала в надежном месте. Лишь когда вернулась, она поблагодарила:

— Спасибо, Алексей Дмитриевич, не подвели, —= и спохватилась: — А как же с печатью?

Ткаченко пошутил:

— Вам подавай мед да еще и ложку!

— Без «ложки» никак не обойтись, — радостно улыбнулась Паша. — Хорошо бы завтра получить печать, а?

Савельева встретилась с Наташей Косяченко на квартире у Дунаевой. Всем не терпелось поскорее испробовать себя в настоящем деле. Задерживал Ткаченко, обещавший принести круглую печать. Вот почему с его приходом все повеселели. Не терпелось: получилась ли печать? Попробовали ее на бумаге. Великолепно! По совету Ткаченко решили заполнять бланки удостоверений так, чтобы в случае чего фашисты не узнали, кто писал. Кому же поручить эту работу?

— Я могу писать и правой и левой рукой, — заявила Дунаева, почувствовав заминку. — В детстве этим баловалась...

— Ну, ну, покажите свое искусство, — заторопили ее.

Все склонились над листком, в котором старательная рука Марии Ивановны выводила прямые, четкие буквы: «Громов Николай Григорьевич, 1914 года рождения. Проживает в городе Луцке...»

Сделанный таким образом документ инженер придирчиво сравнил со своим, настоящим документом. Все пришли к выводу, что разницы между настоящим и поддельным нет никакой. Потом бланк сложили вчетверо и снова развернули, любуясь «чистой работой» Марии Ивановны. Наташа Косяченко, всегда восторженно принимавшая все хорошее, развела руками:

— Ну, знаете, с таким документом к самому гауляй-теру не страшно пройти!

— Все это так, да кто его отнесет в канцелярию лагеря?

— Я, — опять вызвалась Дунаева. — Мне это с руки, снесу вроде от Украинского краевого комитета помощи. Я же член этого пустопорожнего комитета.

И вот Мария Ивановна в канцелярии. Ее не сразу принял начальник. Пришлось долго ждать, пока переступила порог его кабинета.

— Ваша фамилия?

— Дунаева.

— Громов ваш родственник?

— Нет! Но за него, как местного жителя, хлопочет Украинский краевой комитет помощи.

— Знаю. Только пользы от него не будет вам никакой, калека он.

— Подлечится, господин начальник.

На удостоверении с круглой печатью появилось спасительное слово: «Списать!»

Советский командир Григорьев под фамилией Громов выбрался наконец из-за колючей проволоки.

На Луцк опускался вечер. Превозмогая сильное головокружение, Григорьев, сгорбившийся, обросший, старался поскорее уйти подальше от этого страшного места. Сделав несколько шагов, не устоял перед искушением и оглянулся. Не оставляло недоверие к фашистам. Казалось, вот-вот его схватят и снова бросят в лагерь. Подгоняемый таким чувством, он заковылял быстрее. Вокруг не было никого. Далеко за городом в синей дымке одиноко виднелся силуэт замка Любарта. Стены его высоко вздымались в небо, а за ним лес, полная свобода...

Николай достал из левого карманчика испачканной рваной гимнастерки справку, развернул ее дрожащими руками и с благодарностью подумал о незнакомых, но самых родных теперь людях, неведомо почему спасших его от явной гибели.

На углу улицы, круто сбегавшей к излучине реки, к нему подошла Савельева. Николай ее узнал и в полутьме: это ж та самая, что дала ему в лагере мазь и .бинты. От неожиданности по-детски смутился: ведь он тогда все же послал ей вслед проклятие и обозвал фашистской шлюхой.

— Вы?.. Я даже не знаю, как вас зовут!

— Паша.

Савельева вплотную приблизилась к недавнему узнику:

— Поздравляю! И мои товарищи вас поздравляют! Идемте ко мне домой, надо обработать рану да и переодеться не мешает. Запомните твердо: теперь вы и для нас и для себя не Григорьев, а Громов, Громов Николай Григорьевич, — подчеркнула Паша.

Николай был так взволнован, что ничего не мог сказать, дышал тяжело, прерывисто... И вот он идет обессиленный, а рядом с ним неизвестный друг, которому, оказывается, не все равно, погибнет он или будет жить.

— Я уже не надеялся вырваться из этого ада. Не знаю, как вас благодарить!.. — шептал Николай пересохшими губами.

— Какая же нам нужна благодарность? Вы понравитесь, наберетесь сил и также похлопочете о своих боевых друзьях.