Сергей Арсеньев - Ленка-пенка

Я всё же дошла. Одеяло всё в огне, но я в защитных рукавицах. Поэтому просто руками отдираю его от гвоздей, которыми оно прибито, и целиком выбрасываю вниз, во двор. Хорошо, что стёкол в слуховых окнах давно не осталось. Не нужно возиться с открыванием. Следом за одеялом во двор полетела и горящая зажигалка. Пусть теперь там попытается снег поджечь.

А у меня тут всё ещё пожар. Одна из подпорок, на которых держится крыша, горит уже довольно сильно и тухнуть не собирается. И воды ни капли. Она вся замёрзла. Что делать?

Или есть вода? Чёрт, конечно есть! Быстро прошаркала до той бочки, куда бросила две первые зажигалки. Так и знала. Они лёд частично растопили. Спасибо. Воды не слишком много, но больше трети пожарного ведра грязной воды со льдом я из бочки зачерпнула. И скорее назад, тушить.

А потом ещё раз. И ещё. Три раза с ведром ходила к бочке. Но залила, успела. Дерево ведь всё проморожено, разгорается не слишком охотно.

И вот я стою около слухового окна в защитных рукавицах и с пустым ведром в руке. Смотрю в морозную декабрьскую ночь. Коленки дрожат. Я понимаю, что этой ночью потратила слишком много энергии, которой и так не было. Организм отдал последние резервы. Пусть. Это был мой последний бой, но это был славный бой. Я не зря поднялась на чердак.

Жалко, что я теперь не смогу зашить Сашу в простыню, как хотела. Теперь ему, как и мне, придётся просто так лежать в кровати, пока весной наши тела не найдут и не вынесут сборщики трупов. Интересно, кто умрёт первый, я или Саша? Наверное, всё-таки он.

И всё равно сегодня я победила. Пусть и в последний раз. И у меня есть даже маленькая награда. Вид на ночной город. Очень красиво. Я и не видела такого. Ведь окна всё время закрыты светомаскировкой. А теперь светомаскировку я выбросила. Она сейчас догорает внизу. Я же могу смотреть в окошко.

Да, я умираю. Умираю я, но не наш город. Отсюда хорошо видно, что город жив и способен очень больно кусаться. Несмотря ни на что.

Куда-то стреляют зенитки, огни прожекторов беспорядочно ползают по небу, грохочет артиллерийскими орудиями Петропавловская крепость, стреляют корабли на Неве. Город не сдался. Город ведёт бой. Ещё один бой.

Вот один из прожекторов на что-то наткнулся в небе. Он дёрнулся, стал шарить вокруг. К нему тотчас присоединился второй прожектор. И вот один из них высветил чёрный крылатый силуэт. Фашист. Почти сразу же в него упёрся второй прожектор. Самолёт метался из стороны в сторону, пытаясь уйти в спасительную тьму, но ему это не удавалось. Вот его освещают уже четыре прожектора сразу. И тут вокруг него начали вспухать чёрные облачка разрывов. А потом самолёт просто развалился. Он не падал на землю красивым горящим метеором. Нет, он просто взорвался в воздухе. Наверное, случилось прямое попадание снаряда.

А где-то далеко-далеко, за Невой, прожектора тоже кого-то поймали. Вижу, как в одном месте три луча сразу синхронно движутся в небе. Мне отсюда не видно, далеко, но я надеюсь, что и там наши тоже собьют ещё одну фашистскую гадину.

А я так и стою у окна с ведром в руке. И мои губы сами шепчут:

Дали отбой воздушной тревоги. Вот и всё. Окончен мой последний бой. Сегодня я победила. И ухожу победителем.

Поставила на место пожарное ведро, сняла и положила защитные рукавицы. Погасила одну керосинку, а вторую сняла с крюка и унесла на стол около двери. На стене над столом прибит график дежурств на чердаке. Рядом с ним на верёвочке висит карандашный огрызок. Я взяла этот огрызок и жирной чертой зачеркнула строчку с надписью: «Круглов-Смирнов». Пусть живые теперь ищут нам замену.

Погасила керосинку и навсегда ушла с чердака, аккуратно прикрыв за собой дверь. Вниз идти проще. Только ступени скользкие, во льду. Можно упасть.

Но я дошла. Дошла до нашей квартиры. Саша был ещё жив. Уже залезая к нему под одеяло, я подумала, что дверь в квартиру запирать на ключ сегодня не стоило. Впрочем это было уже не важно. Я легла. И я знаю, что легла в последний раз. Встать с этой кровати я больше не смогу никогда…

— …Ты что творишь? Смотри, что ты наделала!

— Иыыыы!

— Не реви!

— Иыыыыыыы!

— Не реви! Нельзя реветь, когда кашу ешь! Открывай рот. Ну, живо!

— Бяк.

— Что ты валишь?! Куда ты валишь изо рта?! Аккуратнее!

— Миш, чего ты орёшь на неё, как боцман на салагу?

— А чего она кашей плюётся? Я ей сую, а у неё всё вываливается.