Алексей Гусев - Юность, опаленная войной

До мельчайших деталей был продуман и момент самого отъезда из Тарасова, так как всем было известно, что под угрозой расстрела раненым покидать канцелярию не разрешалось.

После окончания комендантского часа сестры Жизневские, Вера и Леонида, взяв ведра, вышли из дома. Смеясь и рассказывая что-то веселое друг другу, они направились в сторону часового. Увидев веселых миловидных девушек, оккупант заулыбался. Отвлечь внимание гитлеровца на себя и было их задачей. В тот момент, когда Вера и Леонида, кокетничая с часовым, что-то пытались объяснить ему, Саблер на руках вынес Мамеда из канцелярии и спустился в лощину. Здесь раненого положили на специально подготовленную подводу. Кургаев заботливо укрыл его домашним стеганым одеялом. Демьян Алексеевич Жизневский, взяв лошадь под уздцы, быстро пересек тарасовскую лощину. Миновав заболоченный луг и ручей, поднялись по косогору вверх и благополучно выехали на Раковское шоссе. Несмотря на ранний час, по дороге тянулись беженцы. Слева и справа от дороги стояла дозревающая рожь, во многих местах перепаханная гусеницами гитлеровских танков. Среди уцелевших колосьев, под легким дуновением ветра, нет-нет да и проглядывали чудом уцелевшие мирные васильки. Шоссейная дорога была изрыта воронками бомб и снарядов. Чтобы избежать тряски, повозка с раненым ехала медленно, объезжая ухабы и неровности. В кюветах валялись разбитые и сожженные гитлеровские автомашины, бронетранспортеры, танки. Кое-где были видны неубранные трупы изуродованных людей и вздутые от жары туши убитых лошадей и коров. У городского кладбища Кальвария движение по дороге заметно замедлилось. Кургаев, спрыгнув с телеги и легко перескочив через придорожную канаву, ускоренным шагом прошелся вперед. В своих догадках он не ошибся. Подтверждался рассказ Жени. В метрах ста от их повозки стоял контрольный пост. Желавшие попасть в город разворачивали свои паспорта и аусвайсы.

— Проверка документов! — возвратившись, предупредил Кургаев Демьяна Алексеевича.

Когда повозка с раненым поравнялась с контрольным постом, долговязый, с прыщеватым лицом гитлеровец сквозь зубы процедил:

— Документы!

Повертев в руках предъявленные Жизневским и Кургаевым пропуска с паспортами, гитлеровец подозрительно взглянул на повозку.

— Зять, — объяснил Жизневский. — Понимаешь? Муж моей дочери! Ранен! Пах! Пах! Пах! — голосом и руками изобразил Жизневский налет гитлеровской авиации на деревню Тарасово. — Везем в город к доктору!

Гитлеровец непонимающе смотрел на Жизневского. Потом внимательно осмотрел повозку и даже рукой пошарил в соломенной подстилке. Не найдя ничего подозрительного, он наконец-то подал нужный знак. Повозка снова неторопливо загремела по разбитому булыжнику. Когда отъехали от гитлеровского контрольного поста, Кургаев и Жизневский облегченно вздохнули.

Было уже около десяти часов утра. Солнце освещала дымящиеся руины города. Всюду на Кургаева и Жизневского пустыми глазницами смотрели провалы окон разбитых и сожженных зданий.

— И что только наделали, ироды! — без конца сокрушенно повторял одно и то же Демьян Алексеевич, отлично знавший свой город до войны. Все увиденное казалось ему кошмарным сном. Заборы и стены домов сверху и донизу были увешаны приказами и распоряжениями вражеского командования. На одном из рекламных щитов по Советской улице Филипп Федорович с удивлением увидел сохранившуюся довоенную театральную афишу с известной всему миру «Чайкой». Известно, что война застала МХАТ во время гастролей в Минске. 24 июня во время очередного вражеского налета в здание театра угодила бомба. В огне погибли костюмы, декорации. Артисты во главе с М. И. Москвиным с трудом выбрались из горящего города на Московское шоссе. «Все это было», — с тоской подумал Кургаев. На его лице — строгий прищур больших карих глаз, сквозь смуглую кожу проступили желваки от сильно стиснутых челюстей. Густые вразлет черные брови решительно сомкнулись у переносицы. Пальцы рук сжались в кулаки. В эти минуты он испытывал только чувство гнева. Всем сердцем Филипп ненавидел фашистов. Оно, сердце, требовало мщения, расплаты за жизни погибших советских людей, разрушенные врагом деревни, села и города.

Не доезжая до Окружного Дома Красной Армии имени К. Е. Ворошилова, повозка круто повернула вправо. Потом она съехала вниз по узкой, мощенной булыжником улице и остановилась у ворот 1-й городской больницы. Здесь на массивных воротах висел приказ, отпечатанный на русском и белорусском языках. Кургаев и Жизневский, сойдя с повозки, прочли: