Алексей Гусев - Юность, опаленная войной

Перед уходом офицер, обращаясь к сопровождавшим его гитлеровцам, небрежно бросил:

— Всех взять на учет!

— Слушаюсь! — по-лакейски ответил один из них.

Почти весь день гитлеровская часть пробыла в деревне Тарасово. И весь день непрерывно дымились костры, военные кухни. Гитлеровские солдаты варили перебитых кур, поджаривали поросятину. Потом одни лениво нежились на июльском солнце, наигрывая на губных гармошках фашистские марши и песенки. Другие в тени развесистых ив, в бочках и корытах для стирки белья, принимали ванны…

Наконец-то к вечеру, оставив в деревне небольшое подразделение, фашистские войска ушли дальше. В придорожных кюветах постепенно оседала поднятая ими пыль. Деревня долго еще оставалась безлюдной.

Наступила первая короткая ночь на оккупированной земле.

На фоне зарева пожарищ у немецкой комендатуры виднелась фигура часового. Пугливо, подозрительно всматриваясь в темноту, он был готов в любой момент выпустить полный автоматный диск.

Но ничего подозрительного вокруг не было, и часовой продолжал размеренным шагом, как маятник, ходить взад и вперед.

Между тем тревога за раненых никому в деревне не давала покоя. Многие односельчане с наступлением темноты решили побывать у них. Но подойти к колхозной канцелярии, расположенной недалеко от охраняемой немецкой комендатуры, было непросто. И все-таки многим тарасовцам с риском для жизни удалось пробраться к раненым. И снова с собой они несли чистые простыни, наволочки, пузырьки с йодом, спиртом, хлеб, молоко, воду. Всю ночь поили и кормили раненых, помогали Кургаеву и Саблеру делать перевязки.

И всех, кто был в канцелярии, до глубины души тронул двенадцатилетний Колька Пикулик.

Подойдя к слабо освещенному столу, он молча стал выкладывать из-за пазухи листья подорожника. Когда на стол были выложены последние листья, Колька как-то застенчиво, с детской доверительной серьезностью произнес:

— Мне их мамка к пятке прикладывала. Помогает…

Забота этого маленького деревенского Гавроша о раненых взволновала Кургаева. Крепко прижав к себе голову Кольки, поцеловав его, Филипп Федорович растроганно произнес:

— Спасибо тебе, браток!

После тяжелой встречи с оккупантами Кургаев в каком-то оцепенении устало лежал на соломенной подстилке. Сон к нему не шел. Стон раненого бойца снова вернул Филиппа Федоровича в страшную действительность. Лежавший рядом Мамед Юсуфов метался в бреду, то и дело выкрикивая слова на своем родном, азербайджанском языке.

Кургаев встал, налил в помятую алюминиевую кружку воды и осторожно поднес ее к пересохшим губам Мамеда. Почувствовав прикосновение холодного, раненый открыл глаза. Судорожно обхватив руками кружку, он начал пить большими, жадными глотками. «Сквозное пулевое ранение правого легкого… Нужно оперативное лечение. Но такая помощь ему может быть оказана только в условиях клинической больницы», — подумал Кургаев. Глядя на Мамеда, он беспокоился еще и о другом: из-за явного недостатка перевязочного материала, медикаментов выздоровление раненых будет проходить медленно. У многих уже гноились раны, распространяя зловонный запах. Смерть подкатывалась то к одному, то к другому раненому. Было ясно: надо как можно скорее поставить бойцов на ноги. В противном случае всем им грозили концентрационный лагерь и медленная, голодная смерть.

В один из ближайших дней своими мыслями Филипп Федорович поделился с бывшим счетоводом колхоза «Красный пахарь» Д. А. Жизневским, дом которого находился рядом с колхозной канцелярией. В эти тяжелые для Родины дни все члены семьи Демьяна Алексеевича проявили себя настоящими советскими патриотами. Его жена Мария Мартыновна ежедневно в огромных чугунах варила суп, картошку. Приготовленную за день еду с наступлением темноты она вместе с мужем скрытно доставляла раненым. Их дочери — Галя, Вера, Леля — были надежными помощниками Кургаева и Саблера. После встречи с Жизневским Филипп Федорович получил записку:

«Сегодня в 23.00 встреча у колхозной бани. Демьян».

Весь день Филипп Федорович только и думал о полученной записке. Он надеялся, что Жизневский поможет ему связаться с местными патриотами, достать все необходимое для лечения раненых. За полчаса до назначенной встречи Филипп Федорович тихо вышел на высокое крыльцо канцелярии. Немецкий часовой, насвистывая что-то себе под нос, ходил у комендатуры. Дождавшись, когда тот направился к дальнему углу охраняемого дома, Филипп Федорович бесшумно спустился с крыльца и нырнул в кусты разросшейся сирени. Через несколько минут он был на условленном месте встречи.