Владимир Шорор - Пошлите меня в разведку

— Она, — подтвердил я, снимая с плеч лямки термоса. — Она лично. Только на последних, можно сказать, метрах помог ей донести…

— Ну, это меняет обстановку. Спасибо Ёлочкина. От лица батареи благодарю! — произнёс Титоров и добавил: — А мы уже не надеялись. Кормите людей, сержант Старков! И ты, Ёлочкина, тоже помогай…

Лида, заметил я, смотрела на Лазарева, ждала его ответного взгляда, а он только рассеянно ей кивнул и подозвал меня к планшету,

— Вникай, — сказал он. — Вот схема целей…

— А ну, приготовиться к приёму пищи! — возвестил Старков, — Подставляй котелки, доставай ложки-плошки!

Все, кто был в блиндаже, кроме Титорова, Лазарева и меня, сгрудились у термоса, с которого Лида сняла крышку.

Я смотрю на планшет, вникаю во всё, что там начертано, и одновременно вижу — Титоров и Лазарев ждут, когда все солдаты получат свою порцию. Это у нас святое правило — сначала солдатам, а потом уж, когда убедимся, что каждому выдано всё, что полагается, потом уж можно и о себе подумать. Хотя не раз я видел, как при раздаче пищи сначала еду получали командиры, начиная с самого старшего. Но у нас в батарее так никогда не бывало.

Лида наполнила последние два котелка, сказала Старкову:

— Передай командирам, товарищ сержант!

Некоторое время все молчали, занятые едой, я разбирался со схемой целей, схемой ориентиров, неподвижным и подвижным заградительными огнями, а когда поднимал от планшета голову, видел взгляд Лиды, направленный на Лазарева. И столько преданности, столько нежности было в этом взгляде, что я начинал злиться и на неё, и на Лазарева, делавшего вид, что он ничего такого не замечает.

— У вас тут хорошо, — произнесла Лида, будто спохватившись. — Обжились…

— Проявляем военную находчивость, — заметил Старков. — Нам, разведчикам, по-другому нельзя. Нам это по штату положено.

— А в трубу на самураев поглядеть можно? — спросила Лида.

Старков покосился на Титорова и Лазарева и, так как те продолжали молча доедать обед, ответил:

— С нашим удовольствием. Проходите, товарищ младший сержант, к окулярам, сейчас подкрутим, чтобы вам удобней было глядеть…

— Прекрати, Старков! Чего она там увидит? — сказал Лазарев, — Раньше надо было приходить, засветло…

— Возможности не было, — грустно заметила Лида. — Нас начпрод не в те сопки направил, с дороги сбились. Ему попало уже от командира полка, сама слышала, как майор его пробирал. Меня-то не заметил, я за кухней притаилась и слушаю…

— Майор, он, конечно, человек правильный, — говорит Старков. — Он солдата понимает. Куда ему без солдата, кого навоюешь?

Я опустился на корточки погреться возле печурки, подумал, а что солдаты говорят обо мне? Какой я человек в их глазах? Правильный или нет? Я стараюсь быть похожим на Лазарева, на Титорова. Но не скоро, наверно, стану таким командиром, как они. Верно говорит Лазарёв — мало у меня жизненного опыта…

Лида с любопытством, прикусив губу, наблюдает, как Лазарев наносит на командирский планшет цели, соединяет их линиями-стрелками с огневой, с наблюдательным пунктом, измеряет углы при помощи артиллерийского целлулоидного круга, сверяется с картой, куда тоже нанесены цели — японские огневые позиции, траншеи, места расположения пехоты — всё, что было увидено в стереотрубу и засечено с наблюдательного пункта.

Телефон тоненько запищал, солдат с трубкой, привязанной к уху бинтом, нажал клапан, отозвался непроспавшимся голосом:

— «Амур» слушает! «Первого»? Даю… — и протянул трубку Титорову,

Комбат доложил обстановку, выслушал кого-то и отчеканил:

— Есть! Будет исполнено! — И к нам: — Командир дивизиона звонил. Приказал подготовить заградительный огонь. По трём рубежам. Если они на рассвете двинут, чтобы сумели накрыть незамедлительно. Сразу дивизионом. Понятна задача? Обещал сам прийти, — Титоров выразительно смотрин на меня.

— Разрешите пойти на огневую? — спрашиваю.

— Идите. И прихватите младшего сержанта Ёлочкину.

Мы поднялись, Лида вскинула на плечи опорожнённый термос.

— Я немного их провожу, Разрешите? — спрашивает Лазарев.

— Давай, — соглашается Титоров. — Только не до самой батареи, — подшучивает он.

Я первым выбрался из траншеи в ночную темь, стряхнул шинель, прислушался. Тихо было вокруг. Слились в черноте ночи и небо, усеянное холодными звёздами, и сопки, и степь, в которой, за пограничной проволокой, притаились наши враги — ждут, выжидают. Что-то будет на рассвете? И вдруг не то чтобы вижу, а скорее чувствую, в темноте происходит какое-то движение. Кто-то не то крадётся, не то переползает. Всматриваюсь до боли в глазах, делаю вперёд несколько неслышных шагов. Нет, никого. Неужели померещилось? Ведь я так ясно чувствовал это движение и даже шуршание травы, и колебание воздуха. Неплохо бы вспугнуть, если кто здесь притаился.