Сергей Мартьянов: Севастопольские акации

Высокие горы провожали меня молчаливо и торжественно. Я даже посмеялся про себя отчаянной надписи, нацарапанной в одном месте над дорогой: «Кто был, тот не забудет, кто не был, тот побудет».

На Талдыкском перевале нас застигла пурга. Сверкал снег, свистел ветер. У обочины дороги стояла грузовая машина, под нею копался шофер. Мы, конечно, остановились.

— Загораем? — спросил военторговский водитель.

— Тормоза отказали.

Трудились мы до позднего вечера: откручивали и подкручивали гайки, натягивали тросы, продували компрессор и черт-те что только не делали. Оказалось, кроме тормозов, еще что-то испортилось.

Нина стала торопить своего шофера, у нее, видите ли, какие-то срочные дела в Гульче.

— Нина, —сказал я, отведя ее в сторонку. — Человек едет в Севастополь, к девушке по имени Даша. И то не ноет...

— У тебя есть девушка? — заинтересованно спросила она.

Больше всего ее этот факт удивил. Она сразу присмирела и потом молчала всю дорогу, до самой Гульчи. Только прощаясь со мною у ворот комендатуры, неожиданно высказалась:

— А ты все-таки дурак, Петя.

— Почему?

— Дурак, и все!..

Стояла тихая звездная ночь. Как-то очень остро ощущалась оторванность от всего мира. И вдруг из репродуктора, что на крыше комендатуры, донеслись знакомые позывные звуки футбольного матча, и голос Синявского возвестил:

— Внимание! Сегодня мы находимся на московском стадионе «Динамо»...

Я даже вздрогнул. Большая земля была где-то рядом. И еще представилось мне, что Даша, строгая и красивая, ходит с экскурсантами по Малахову кургану, или по Графской пристани, или по Четвертому бастиону и объясняет: «Внимание! Мы находимся на историческом месте боевой русской славы». (Она писала, что пошла работать экскурсоводом и теперь по десять раз в день рассказывает об адмирале Нахимове и матросе Кошке.) И так мне захотелось ее увидеть, вы себе представить не можете!

Но утром, когда я отправился «голосовать» на попутную шаиину, догнал меня секретарь бюро комсомола сержант Марат Хамсурия.

— Слушай, Петя, вот хорошо, что я тебя увидел!

— Взносы уплачены, — успокоил я секретаря.

— Я не о взносах, — Марат сверкнул своими черными очами. — Слушай, Петя, сегодня у нас встреча с местными комсомольцами.

— Ну и встречайтесь на здоровье!

— Слушай, Петя, — он заглянул мне прямо в глаза, — ты меня зарежешь, если не выступишь перед ними.

— Здравствуйте! Я же в отпуск еду.

— Знаю. Поэтому и обещал им, что выступишь именно ты. О задержании своем расскажешь, мобилизуешь на бдительность. А, Петя?..

Отказываться я не умел. Пришлось остаться до вечера.

Выехал только на следующий день.

В Оше уже в полном разгаре стояло лето. Пыль над базаром поднималась до самых небес. И опять перед глазами Даша и наш Севастополь. Солнце, море, бульвары и знаменитая белая акация. Сколько ее в городе! И на Приморском, и на Матросском, и на Историческом бульварах, и на всех улицах. Как сейчас помню, мы брели с Дашей по Приморскому бульвару. Вечернее солнце медленно опускалось в море. Огненная дорожка сверкала ослепительным блеском. Пахло морской водой и белой акацией. Я спросил Дашу: «Ты будешь меня ждать?» Она засмеялась: «Тебя же не скоро возьмут. Впереди целое лето». — «Я хочу сейчас знать», — настаивал я мрачно. Она ничего не ответила, сорвала веточку акация и спрятала в нее свое лицо. Уши у нее были пунцовые, как стручки перца на Ошском базаре, куда меня подвезла попутная машина.

Соскочил я с машины — и на вокзал. Вот старый киргиз трясется на ишаке, растопырив ноги. Вот караван верблюдов тянется навстречу, медленно звеня бубенчиками. Подумал, как бы я на них всю дорогу до Севастополя добирался, и смешно стало.

...Я ехал в поезде со скоростью шестьдесят километров в час. Чемодан и шинель мои лежали на самой верхней полке, рядом с трубами парового ото-плсиия, а я стоял в тамбуре и смотрел в окно. Поезд все дальше уходил от линии гор. На второй день пошла степь. Она цвела маками и была похожа на бесконечный красный ковер. Редко попадались навстречу белые домики станций и будочки, на которых написано: «Иссык-су», что значит «кипяток». Выходил я почти на каждой станции: интересно наблюдать за суетой привокзальных базаров, за незнакомыми тебе людьми и вообще за всем новым. Вот, например, на столбе висит большой колокол, а на нем славянской вязью написано: «Приобретен на средства крестьян села Павловки в ознаменование трехсотлетия дома Романовых». Интересно ведь, правда? Романовых и в помине нет, а колокол все висит и служит железнодорожному транспорту. Не удержался я, постукал костяшками пальцев. Звук низкий, глуховатый.