Сергей Мартьянов: Цветы

Ей хотелось плакать.

— Ну как? — спросила поджидавшая ее Катя.

— Никак! — отрезала Настенька. — Пошли к другим.

Несмотря на первые неудачи, она была полна решимости. Катя, подавленная и притихшая, покорно следовала за нею.

Вскоре девушки уже входили к Вере Сидоровой, потом к Капустиным, к другим знакомым. Их приглашали в комнаты, расспрашивали, разглядывали два единственных цветка. И все, будто сговорившись, отказывали, да, отказывали под разными предлогами: то, видите ли, жена не может решиться без мужа, то цветы могут замерзнуть, а то и просто так, без всяких предлогов.

А инспектор по кадрам Михаил Матвеевич Безденежных, любивший при случае «пофилософствовать», пустился с Настенькой в длинный разговор:

— А скажи, голубушка, и большой митинг вы затеяли на вокзале?

— Большой!

— И сколько же будет выступать ораторов?

— Пять человек, — ответила Настенька, разглядывая на стене картину Шишкина «Утро в сосновом лесу».

— И это на сорокаградусном морозе?

— А что? — вспылила Настенька, не выдержав допроса. — Ну и что из этого?

— Насть, не надо, Насть... — тихо попросила Катя, но Настенька посмотрела на нее такими гневными глазами, что та прикусила язык.

— Ну и что из этого? — повторила она, с вызовом обернувшись к въедливому инспектору.

— Да ты погоди, не ершись, — досадливо остановил ее Михаил Матвеевич. — А известно ли тебе, как будут устроены новоселы в клубе мелькомбината? На чем они будут спать, как питаться, то да се?

— Не знаю, — призналась Настенька.

— Вот видишь, — усмехнулся Михаил Матвеевич.— Речи произносить мы все мастера. А как настоящую чуткость проявить к кадрам, так «не знаю»... Одними цветочками нам от новоселов не отделаться, голубушка. «Зри в корень», как сказал Козьма Прутков, — и он начал куда-то собираться, а Настенька и Катя, пристыженные и оскорбленные, ушли не солоно хлебавши.

Да, чистая и пылкая душа Настеньки была глубоко оскорблена. Оскорблена черствостью людей, всех этих портних, инспекторов по кадрам, торговок молоком, Сидоровых и Капустиных. «Как можно так?» — спрашивала она себя в отчаянье. Как же она теперь пойдет на вокзал, как посмотрит в глаза целинникам, что скажет им? «Молодежь Казахстана встречает комсомольцев Украины, как дорогих гостей...» Позор, позор!..

На улицах по-прежнему свирепо дул ветер, норовя сорвать с Настеньки пуховый платок, распахнуть шубку, насыпать в ботики пригоршни колючего снега.

Домой она вбежала в слезах и тут же, не раздеваясь, не обращая внимания на оставшуюся у порога Катю, повалилась на кровать, уткнув пылающее лицо в подушку.

Они занимали с матерью одну маленькую комнату при городском Доме пионеров, и на двери у них не висело ни гири, ни кирпича. Дверь эта была постоянно открыта для подруг — и в минуты горя и в минуты радости, ибо дух дружбы и справедливости витал в ней всегда. Здесь можно было и поплакать и повеселиться в полную душу, без всякой оглядки.

— Доченька, что с тобой? — побледнела Мария Николаевна, отложив газету. — Где ты была так поздно?

— Мама, они не люди, не люди!.. — твердила Настенька, не в силах больше произнести ни слова: рыдания душили ее.

— Кто не люди? Катя, объясни, пожалуйста, что случилось?

Мария Николаевна всю жизнь занималась с деть- -ми, а сейчас руководила городским Домом пионеров. Потеряв на войне мужа, она так больше и не вышла замуж: то ли не попадался настоящий человек, то ли не хотела терять «самостоятельного образа жизни», как она выражалась. Скорее всего она страшилась, что муж заведет в семье свои порядки и, может быть, пресечет порывы ее единственной дочери, а это было бы для нее несчастьем. И она продолжала жить только для Настеньки и думала только о ней.

Выслушав Катю, она неожиданно сказала:

— Ну и дуры! Вот у нас герань распустилась, а я не дам. Чтобы на морозе померзла? Ни за что!

Она была женщина решительная и принципиальная.

— Как? И ты, и ты?.. — подняла над подушкой лицо Настенька. Она задыхалась от изумления и возмущения.

— Да, и я, — спокойно подтвердила Мария Николаевна.— И сейчас объясню почему.

— Не надо мне ничего объяснять, — с холодным презрением проговорила Настенька. В следующую минуту она соскочила с кровати, взяла ножницы и шагнула к подоконнику, на котором стояла герань. Мгновение — и шарообразный красный цветок был обрезан у самого корня. Зеленый сок так и брызнул из толстого стебля.

— Вот тебе! — мстительно сказала Настенька, схватила за руку растерявшуюся Катю и вместе с ней выбежала из дому.