Виктор Муратов - Перевал

— Кто ж так печет кукурузу? — проговорил Севидов. — Давайте покажу, как это делается.

Он взял жестяную банку из-под свиной тушенки, насыпал туда зерен, перемешал с песком и пристроил свою жаровню на угли. Поджаренные зерна разбухали и с треском лопались, обнажая белую и мягкую, как вата, сердцевину. Солдаты с черными от сажи губами жевали горячие зерна.

— Как фамилия? — спросил Севидов стройного солдата.

— Красноармеец Суворов, — распрямляя плечи, ответил солдат.

— Ишь ты, Суворов. Уж не родственник ли великому полководцу?

— Кто ж его знает. Вполне возможно. Каждый русский солдат родственник Александра Суворова. А меня вот Захаром зовут.

— Ишь ты, Захар. Выходит, все мы родственники Александра Суворова?

— Выходит, так, — улыбаясь, ответил Захар.

— Ну а коли так, то драться мы обязаны по-суворовски. — И, повернувшись к командирам, генерал сказал: — Идемте, товарищи.

Отойдя в сторону, Севидов обратился к майору Ратникову:

— Из штарма только что получен приказ. Сдаем полосу обороны соседям. Дивизия выводится во второй эшелон. Нас передают в сорок шестую армию. Готовьте полк к маршу. Письменный приказ получите от полковника Батюнина.

— Ясно, товарищ генерал! Разрешите выполнять?

— Да. И поторапливайтесь. Смена скоро подойдет.

Глядя вслед Ратникову, генерал пересыпал из ладони в ладонь кукурузные хлопья.

— Видал, Евдоким? Ему ясно. Это хорошо — командиру полка ясна задача. И нам с тобой ясна задача. Сдадим полосу обороны свежим частям, а сами марш марш в горы. И никто нас не упрекнет за самовольный отход с позиций. А?

— Что-то я не пойму твоего тона, — проговорил Кореновский. — Вроде лукавишь.

— Да просто вспомнил Маныч, Раздольную. Скажи честно, струхнул, когда в штаб армии ехали?

— Как сказать, — сдержанно ответил Кореновский.

— А я струхнул, чего уж там. Боялся, что не разрешат отход дивизии. Не дай бог, случись такое, пропала бы дивизия.

— Да что же там, обстановку не понимали? В штарме тоже не дураки сидят.

— Вот ты как заговорил. А не ты ли, комиссар, был против отвода дивизии? — Севидов легонько ткнул костлявым пальцем в живот Кореновского. — Ну, признавайся, Евдоким.

— К чему злорадствуешь? — не принял упрека Кореновский. — Я и сейчас был бы против отвода дивизии в горы, не будь на то приказа штаба армии.

— А я нутром чувствовал, что и там, на Маныче, нам должны были приказать вырваться из ловушки. И, как знаешь, такой приказ был, но связи с нашей дивизией не было.

— Хвастаешься своей интуицией?

— Нет, Евдоким, — посерьезнев, ответил Севидов, — просто логика событий, обстановка должны диктовать командиру единственно верное самостоятельное решение. И как видишь, обошлось без трибунала, и дивизию сохранили.

— Расхвастался! Я тебя не узнаю, Андрей.

— Прости, — примирительно улыбнулся Севидов. — Верно, расхвастался. Но понимаешь, Евдоким, вот ведь продолжаем отступать, а на душе как-то… ну не то чтобы спокойнее, а… одним словом, совсем не так, как под Войновкой, на Дону или на Маныче. Меня никогда не покидала уверенность в том, что мы разобьем фашистов, но сейчас чувствую, что момент этот долгожданный настает. Ты посмотри, ведь и резервы в армии нашлись, чтобы сменить нас, и руководство штаба армии чувствуем постоянно…

— Не рано ли радуешься? Идем в горы, значит, до хребта отступать будем.

— Да не радуюсь я, — досадливо поморщился Севидов. — Просто я сейчас необычно остро чувствую, что Кавказские горы — последний рубеж нашего отступления. И не скрою — горжусь тем, что сохранил дивизию для решающего удара на этом рубеже.

Они одновременно запрокинули головы, заслышав легкий монотонный гул самолета. Высоко в безоблачном небе плавно, безнаказанно барражировала одинокая «рама» — предвестник скорого боя.

— Только до того рубежа еще немало прольется крови, — следя за немецким разведчиком, вздохнул комиссар.

Монотонный гул самолета постепенно заглушался другими, более мощными звуками. Рокот танковых и автомобильных моторов доносился с противоположного берега реки Белой…

Раскаленная адыгейская степь изнывала от беспощадного солнца. Дышать было нечем. Гимнастерка прилипла к телу Кутипова. В нагрудном кармане взмокли документы на имя майора НКВД Трунова, фальшивое предписание штаба фронта. Кутипов ехал, высунув голову из кабины полуторки. Но встречный ветер нисколько не охлаждал разомлевшее от жары лицо. Следом тащились еще два грузовика. В кузовах, глотая пыль, тряслись переодетые в советскую форму НКВД легионеры спецкоманды из части особого назначения «Бергманн».