Эшелон шел дальше. В Штеттине — он недалеко от Балтийского моря — севастопольцев вывели из вагонов и сутки держали в опустевшем лагере, здесь остались только одни могилы… Ночь была дождливая, несколько человек бежали, накинув свои шинели на проволоку. Наутро под усиленным конвоем севастопольцев погнали в порт. У причала стоял большой пароход. Всех пленных — в трюм. Ниже был еще трюм, там лежали рюкзаки конвойной команды. Это была уже другая команда.
Сидели в трюмах все голодные. Перед посадкой на пароход дали по черпаку пустой баланды без хлеба. Сейчас, выломав доску, кто‑то спустился по веревке в нижний трюм, выпотрошил все рюкзаки и подавал оттуда батоны хлеба. В это время в трюме оказался конвоир, он включил фонарь и как закричал:.
— Рюкзак аллее капут!
Набежали конвоиры, а голодные не успели хлеб разделить. Солдаты захватили человек тридцать и вывели на палубу. Среди них оказался и Нестеров. Поставили всех у борта. Напротив выстроились солдаты с винтовками. «Вот где погибнем», — мелькнула у Нестерова мысль.
Подошел обер-лейтенант, старший в этом конвое. Сказал через переводчика:
— Вы вне закона! Можем всех расстрелять! Но я гуманный человек, окончил мюнхенский университет. Поэтому оставляю вам жизнь, но все пленные лишаются пищи до конца этого пути.
Лежали неподвижно все в трюме. Да еще качка началась. Нестеров терял сознание и словно опять просыпался от кошмарного сна. Загудели пароходы — их было несколько — стучали зенитки. Нестеров ожидал: вот сейчас завоет падающая бомба, как тогда, в Черном море… Но все смолкло. Наверно, сейчас ночь, и англо — американские самолеты потеряли из виду этот караван.
Осло — главный город Норвегии. Из трюма парохода выносили мертвых, а живых разделили на три группы — и в разные стороны. Нестеров видел через решетку, как мелькали по сторонам скалы и сосны. Поезд остановился где‑то на севере Норвегии, погрузили севастопольцев на баржу — их было человек двести — привезли на безлюдный остров. Только высокая скала над ним возвышалась, как будто клюв у орла на фашистской эмблеме.
Причалила баржа к берегу. Под скалой стояло несколько бараков, окруженных колючей проволокой. Комендант лагеря, тот самый «гуманный» обер — лейтенант, объявил:
— За побег расстрел!
А какой здесь может быть побег, когда вокруг море… И потянулись дни на этом Черном острове, говорят, так норвежцы его называют. Что тут ждет пленных?..
Каждый день заставляли камни перетаскивать с одной стороны острова на другую. Вечером конвоиры пригонят в бараки — еле живы. Лежат все молча, ничего на ум не вдет — одна еда. Но об этом — ни слова.
Наступили осенние дни. На севере рано темнеет, раньше стали и в барак пригонять. И однажды Нестеров поднялся в такой темный вечер и сказал:
— Хочу вам прочитать свои стихи:
Черный остров — камень и вода.
Не согнутся севастопольцы никогда.
Мысли все тоскливые долой.
Будет день, вернемся мы домой.
И придем, и постучим в окно…
Думай каждый: вырвусь все равно.
Поднялся Глебов и еще кто‑то. Глебов сказал:
— Мы это и в другие бараки передадим. Но будь осторожней… Ты пиши. Знаешь, как это нужно, чтобы поддержать наши силы…
Наступила зима — ветры, снежные бураны, но морозы не сит» «ые: в Атлантике проходит теплое течение Гольф- стри. о катит свои волны дальше, к нашему Мурманску. Все чаще смотрели севастопольцы в небо: не прилетят ли сюда краснокрылые самолеты… Говорят, до порта Нарвика — это севернее отсюда — долетает наша авиация, прикрывая англо — американские транспорты, которые везут оружие в Мурманск.
Зимние ночи на севере очень длинные, в два часа дня уже темно. А в небе загорается северное солнце. Яркими вспышками озаряет темное нёбо, разноцветными лентами освещает все вокруг…
— Такие огни, наверно, будут в день Победы, — сказал Нестеров, тяжело поднимаясь по короткой лестнице в барак.
— Победа недалеко. — Отозвался Глебов, он шел следом, отдыхая на каждой ступеньке. — Нашел я обрывок
немецкой газеты, там сообщают, наши войска уже на полдороге между Варшавой и Берлином.
Как хотелось дожить до победного дня!..
А возле ворот концлагеря стоял маленький ушастый ефрейтор и кричал:
— Не задумайте убегать! Крутну вот эту ручку — весь лагерь взорвется!
Да, верно, весь концлагерь заминирован. Если часовому спросонья покажется, что отсюда убегают — все бараки взлетят в воздух… Это придумал «гуманный» комендант.
Читать дальше