Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники

— Ну что ты еле чешешься? Задание сорвешь!

Бойцы аэродромного обслуживания уже растаскивали переносные маскировочные снопы пшеницы, освобождая полосу для взлета. К ней один за другим поспешно рулили закамуфлированные самолеты и с ходу поднимались в воздух.

Мы взлетели, когда группа скрылась из виду и когда уже можно было не взлетать, сославшись на непредвиденную задержку. Но Фоменко решил лететь. Опасаясь, что с КП последует запрет, он, не запрашивая взлета, прямо со стоянки стал набирать скорость. За этот взлет мы от командира полка получили выговор, а от наземного командования — благодарносгь, так как одни мы точно отбомбились по танкам, а группа, не найдя их, сбросила бомбы на запасную цель.

Наш авиационный полк действовал с небольшой площадки недалеко от города Прилуки, а на аэродроме Яготин, ближе к линии фронта, стояла наша эскадрилья. Фашистские летчики вскоре обнаружили ее и стали ежедневно бомбить и обстреливать. Тогда командование перебросило эскадрилью на другую площадку, а в Яготине было решено создать ложный аэродром. С этой целью на местной мебельной фабрике заказали макеты самолетов, которые фашистские летчики продолжали методически и настойчиво обстреливать.

На аэродроме находился только один настоящий самолет, сильно поврежденный и оставленный там для ремонта. Этот самолет нам с Фоменко приказали перегнать в Прилуки.

Мы приехали под вечер и попросились на ночевку в одну хату. Хозяин сидел за столом перед бутылью медовухи, растерянный и взлохмаченный. Он налил и нам и сказал с какой‑то обреченной убежденностью:

— Пейте, сынки, все равно усэ пропало! И Россия и Украина… Уси положим головы…

— Зря вы, батя, так… Никогда и никто не победит нас, советских людей! Зря так говорите, — тихо сказал Фоменко.

— Може, и зря, — согласился старик. — Тилькн шо ж вы на Урал наступаете, а не на Берлин?

— Ничего… Оправимся и назад погоним.

— Це ж какими шишами? Вин прэ и прэ… Его литаки ходят, а наших немае… Ни, усэ пропало, сынки, — повторил старик и заплакал.

В то трудное лето сорок первого года многие, ошеломленные неожиданным ударом и позором отступления, приходили в отчаяние, теряли всякую надежду, но Фоменко еще крепче, еще неистовее верил в нашу победу.

На следующий день, провожая нас, комендант ложного аэродрома, худой, болезненный лейтенант, говорил:

— Передайте, пожалуйста, начальству, пусть меня забирают отсюда. Сил моих нет, каждый день ремонтирую, а они, сволочи, опять бьют мои «самолетики». Вы и за меня на фрицев хоть парочку бомб сбросьте, — просил он, пожимая на прощанье руки.

На маршруте неизвестно откуда на нас свалился «мессер», возможно оторвался от какой‑то патрулирующей группы, чтобы полакомиться добрым куском — одиночным бомбардировщиком. Мы его проморгали и обнаружили только тогда, когда он с первой же атаки вырвал снарядом кусок элерона и сделал рваную дыру в левой плоскости. На нас продолжали лететь огненные трассы. Я скомандовал Василию: «Отворот влево!» — и из своего ШКАСа обрушил такую же огненную плеть на «худого», как называли на фронте Ме-109. Он сделал резкий разворот и зашел снова в атаку. Вася Фоменко отворачивал машину влево и вправо, сбивая «фрица» с прицела, и, прижавшись к земле, на полных газах шел на восток. В довершение всех бед у меня отказал пулемет, я безуспешно пытался его перезарядить. Как говорится, хватаясь за последнюю соломинку, я выстрелил в приближающийся истребитель из ракетницы. Красный безопасный шарик полетел в сторону «мессера», и он круто взмыл вверх, а потом со снижением подошел к нам, пристроился, уравняв скорость. Мы с Василием отчетливо увидели лицо фашистского пилота, худощавое и хищное.

Я торопливо стал расстегивать кобуру пистолета так близко был враг, а Василий Фоменко с ненавистью и ожесточением погрозил ему кулаком и крепко, по — русски, выругался.

К нашему удивлению, летчик кивнул нам головой, покачал крыльями самолета и, мелькнув черно — желтыми крестами, развернулся в обратный путь.

— Понял, гад, что я на таран пошел бы, — угрюмо сказал Фоменко.

В полку долго смеялись, обсуждая этот эпизод.

— Может, вы немецкого антифашиста встретили в небе?

— Хорош антифашист, если из самолета решето сделал…

Больше всех старался мастер подначек лейтенант Кравченко.

— Товарищи, минуточку… Дело было так, — говорил он с наигранной серьезностью. — Вначале «худого» испугался Фоменко. Я сам слышал на КП, как он передавал ему по радио: «Товарищ Мессершмит, товарищ Мессершмитт, я летчик Фоменко, прошу не сбивать: у меня жена и двое детей… Перехожу на прием!»