На крышке портсигара начальник прочел: «Я бы издал суровый закон: все без различия пола должны проплавать моряками года по два, и не было бы людей чахлых, слабых, с трясущимися поджилками, надоедливых нытиков. Я не выношу дряблости человеческой души».
— Интересно… Чьи это слова?
— Это написал Новнков — Прибой, морской писатель.
И эти слова запали вам в душу?
— Точно так.
— Вы из моряцкой семьи?
— Потомственный.
— Что ж, Новиков — Прнбой, пожалуй, правильно говорил…
Когда Щука ушел, начальник политотдела подумал: «А метко матросы назвали его потомком матроса Кошки».
Но однажды произошел случай, который вывел Щуку из состояния постоянной бодрости, и начальнику штаба бригады пришлось разбирать дело о драке командира отделения разведки Щуки с командиром отделения стрелковой роты Рыженковым. Рыженков, молодой парень с длинным лицом и удивленными серьезными глазами, виновато говорил:
— Драки не было. Верно, Щука брал меня за грудки, но я не сопротивлялся. Я виноват перед разведчиками. Признаюсь… у меня рука не поднялась для сдачи. По правилу, Щука должен мне морду набить.
Щука хмуро заявил:
— Виноват, погорячился! Не стоило из‑за паршивого Гитлера своего товарища терзать.
Все дело вышло из‑за портрета Гитлера.
Разведчикам было приказано во что бы то ни стало в течение десяти дней добыть пленного. А у гитлеровцев, как назло, на том участке была очень прочная оборона. Как ни пойдут разведчики — возвращаются побитые и с пустыми руками. Тогда Щука придумал хитрость. Он заказал художнику политотдела портрет Гитлера.
— Рисуй только отличный портрет, красками и на полотне. Сделай его противную морду посимпатичнее.
Этот портрет он водрузил ночью на нейтральной стороне с лозунгом: «Немецкие солдаты, это ваш враг — стреляйте в него!» Расчет его был прост: гитлеровские офицеры не разрешат стрелять в своего фюрера и пошлют своих смельчаков забрать портрет. Наши разведчики будут в засаде и, как на живчика, поймают рискнувших высунуть свой нос из укреплений гитлеровцев.
Три ночи караулили разведчики, но гитлеровцы, видимо, чувствуя подвох, носа не высовывали. На четвертую ночь разведчиков вызвал командир бригады и дал нм другое задание. Уходя, Щука сказал сержанту Рыженкову, который держал тут оборону:
— Поручаю этот портрет тебе! Следи, чтобы противник не украл! Как увидишь, так открывай огонь из всех пулеметов. Отгоняй!
На следующее утро выяснилось, что портрет утащили фашисты и по рупору кричали с насмешкой:
— Рус, спасибо за портрет!
Красный от ярости прибежал Щука к Рыженкову. Он ухватил его за шиворот, прижал к степе траншеи и, чуть не плача от злости, стал кричать:
— Тарань сушеная! Что ты наделал? Опозорил всю бригаду! От стыда куда деваться! Эх, ты…
И он в сердцах ткнул его в грудь кулаком.
Тут как раз слу чился командир роты, капитан Омо- сов. Его возмутило, что разведчики приходят и обижают бойцов. Он выгнал Щуку из роты и позвонил командиру разведки:
— Уйми своих разведчиков…
При расследовании оказалось, что Щука и Рыжен- ков из одного колхоза, друзья с незапамятных времен.
— Вот же какая подлая тварь Гитлер, — удивлялся после Щука, — из‑за него с друг ом разругался.
«Языка» разведчики все же достать Но Щука не успокоился до тех пор, пока моряки не перешли в наступление.
В одном разрушенном офицерском доте он нашел ненавистный портрет и всенародно изрезал его на куски. И чертыхался он при этом так отчаянно, что привел всех в изумление.
В тот же день Щука пошел с ротой морских пехотинцев на штурм гитлеровских укреплений за городом. В разгар атаки рота нарвалась на минное поле и залегла. Гитлеровцы вызвали огонь минометов. Атака захлебывалась. Роте грозила гибель. Судьбу ее решали буквально секунды.
И вот тогда поднялся во весь свой немалый рост С ге- ран Щука. Более звонким, чем обычно, голосом он крикнул:
— Братва, вы меня знаете! Сле. цтте за дорожкой, по которой побегу!
И он бросился на минное поле.
С замерзшими сердцами следили моряки за ним. Щука пробежал метров двадцать, обернулся, призывно махнул рукой. Несколько ма тросов вскочили, словно подстегнутые, но командир взвода крикнул им:
— Лежать!
Ему хотелось крикнуть и Щуке: «Вернись, Степан!», но горло словно сдавило чем‑то, и он стиснул зубы, как при сильной боли. «А может, повезет, он же везучий», — пытался успокоить он себя.
И вдруг раздался взрыв. Этого взрыва ждали, но когда он произошел, у всех дрогнули сердца. Потомок матроса Кошки ценой собственной жизни проложил путь через минное поле. Советские воины бросились вперед. Они перепрыгивали через тело товарища и с грозным матросским криком обрушились на врага. Гитлеровцы были смяты.
Читать дальше