С экипажем пикировщика, пилотом Кзотовым и штурманом Копейкиным, он познакомился накоротке, когда они втроем готовили инженерно — штурманский расчет на перебазирование. Ребята они были уже, как и он, стреляные, не новички в боевой обстановке. И показались ему тогда, на земле, толковыми, думающими. Но это на земле. А какие они в воздухе — еще надо было увидеть. Егоров не сомневался только в надежности своих ребят, шедших за ним крыло в крыло. Случись даже встретиться сейчас на маршруте с люфттваффовцами — фронт рядом — его ребята не разбегутся. Ну а лидер…
Егоров снова нажал на кнопку передатчика.
— Пешка, точно идем? Как поняла?
— Поняла, поняла. Не дергайтесь, крючки. Спокойно. Вскоре пилот Пе-2 вызвал его сам на связь.
— Смотрите впереди прямо…
Здесь, на юге, висящая в воздухе розоватая в солнечных лучах дымка плотнее укрывала землю, чем где‑либо на маршруте раньше.
Жмурясь, Егоров разглядел все‑таки впереди на земле вначале строения большого города, затем, наконец, на окраине зеленый пятачок с накатанной посередине самолетами ровной полосой. В это же время Пе-2 клюнул носом и, качая крыльями, пошел на снижение.
— Приехали, крючки, — весело доложил пилот. — Мягкой вам посадки.
И Егоров ему поверил. Ох, как он жалел об этом, когда понял, что лидер привел их не в Ростов, а на аэродром в Таганроге, откуда гитлеровцев еще не выгнали.
Это поняли и его ведомый Горычев, Единхаров и его ведомый Богатырев. Но слишком поздно. Лишь тогда поняли, когда, быстро освободив полосу для посадки пары прикрытия Добытнев — Грабелышков, отрулили на 1раницу аэродрома. Выключив здесь моторы, они с вытаращенными глазами застыли в кабинах. К ним со всех сторон бежали с автоматами и карабинами наизготовку гитлеровцы в жабьих мундирах. А на всех возможных направлениях взлета возникали машины аэродромного обслуживания. И нельзя уже было никоим образом исправить ошибку лидера.
Ничем не могла им помочь в беде и пара Добытнева, виражировавшая над аэродромом. По ней и пикировщику- лидеру, не успевшему приземлиться, открыли из укрытий огонь зенитчики. Лидер поджал лапки, убрал шасси и подался па бреющем в сторону Ростова, куда было не более минуты лета. О чем он догадался только теперь. А мог, обязан был сообразить гораздо раньше: в полете навигационный ветер несколько относит самолеты вправо от заданной шиши маршрута и должен бы был внести поправку в курс. Теперь же эту маленькую ошибку, допущенную бомберамн, пилотом и штурманом, должны исправлять на земле они, истребители ценой… Один бог знает какой ценой!
А вокруг шелковисто отсвечивала в лучах южного солнца трава. Над лиманом хлопотно кружили весенние чайки. В городе буйно цвели деревья. На окраинных улицах восторженно перекликались старики, дети: «Наши вернулись!» Для них, виражировавшие над летным полем самолеты с красными звездами на крыльях, — были такой же радостью, как голодному хлеб к обеду. И все они обмерли, когда краснозвездные самолеты вдруг попадали, — один и лиман, другой на сухое за городом.
Кого‑то из этих летчиков окровавленным взяли в плен гестаповцы, кого именно — Добытнева или Грабель- никова — неизвестно. Потому что он на допросе в гестапо не только не выдал ничего секретного, но и себя назвал для протокола вымышленно: Григорий Константинович.
Его расстреляли в одночасье с местными подпольщиками незадолго до прихода в Таганрог наших…
Едва только ушли за горизонт самолеты прикрытия и стихли зенитки, Богатырев открыв фонарь, злобливо прокричал:
— Поднавалила нам «пешка»! ну если выберемся из этого клозета, я ей, лярве…
— Мы тоже хороши, — ровным голосом остановил Богатырева капитан Егоров. Хотя губы у него тоже заметно подрагивали.
Егоров не знал, что предпринять. И можно ли вообще пу выбраться из этого «клозета». А между тем гитлеровцев все прибывало на поле. Короткими перебежками они подступа™ ближе, ближе. Солдаты насмешливо горланили: «руснш, гутен таг». Офицер с муравьиной талией предлагал немедленно сдаваться.
Слышать такое было страшно и горько. Тем более что и здесь, на таганрогском аэродроме, также как на подмосковном, все было вокруг голубым и зеленым. Только чужим было. Во власти оккупантов. Лишь одно приносило удовлетворение Егорову — никто из летчиков не досаждал, не спрашивал: что делать? Каждый понимал — сейчас командир не может никому ничего приказать и решал сам, что ему делать в чрезвычайных обстоятельствах. Но Егоров, однако, не лишал себя права разговаривать с каждым из них и приказным тоном.
Читать дальше