Вернувшись к саням, я так рванул вожжи, что лошадь от неожиданности прошла несколько метров куда быстрее, чем до этого.
Скоро лес кончился. Дорога вывела меня в поле, и там я увидел красноармейцев, сраженных в бою. Они лежали, будго снопы на только что сжатой ниве. Не трудно было представить, как они бросились из леса на немецкие пулеметы и вот полегли. Поземка старалась схоронить их, но погибшие не сдавались. Они, похоже, карабкались вон из снега, чтобы живые видели, что они не пожалели себя…
Опять я набросился на свою несчастную лошадь. Она снова засеменила чуть быстрей. И вдруг остановилась на краю крутого спуска.
На другой стороне оврага виднелось Хорошево, и оттуда доносилась трескотня переднего края. А в низине я застал за работой похоронную команду. Она почти целиком состояла из музыкантов полкового оркестра. Одного из них, барабанщика Сашу Аверьянова, я знал еще по боям в Подмосковье.
— Привет артснабжению! — крикнул он мне охрипшим голосом.
Саша стоял с лопатой у глубокой воронки и дымил цигаркой. Другие музыканты рядком складывали в воронку мерзлые трупы, подобранные, очевидно, на том самом поле, которое простерлось за оврагом.
— Не забудьте забрать одного в лесу, — попросил я. — Связист он, кажется. Замерз прямо на линии.
— Дойдет очередь и до него, — пообещал Аверьянов.
В Хорошеве мне удалось относительно быстро найти комбата. Он вышел взглянуть на привезенный мною пулемет. Почему‑то спросил:
— Работает?
— Можно попробовать.
— Поставь лошадь за стенку дома, а то не на чем будет ехать обратно. И сам там постой. Сейчас пришлю орди
нарца. Вместе доставите машинку в роту. Там и попробуешь…
Пули то и дело посвистывали рядом и могли, конечно, задеть и лошадь и меня. Но ординарец — молодой парень в добротном полушубке, в лихо сбитой набекрень шапке и с немецким автоматом на груди — появился моментально.
— Потащили!
Мы обогнули сарай и оказались на огороде. За огородом виднелись редкие кустики — там и были окопы нашей первой линии. В самом ближнем два бойца раздували в большом чугуне угли. Третий стоял на посту.
— Куда «максимку» волокете? — спросил он.
— В третий взвод.
— Вы б его поставили на волокушу.
— А что?.. Дело человек предлагает, — сказал ординарец.
Мы установили пулемет на волокушу, которая лежала тут же, у окопа. Ординарец пополз впереди. Я — за ним, подталкивая волокушу. Место было открытым, и мне казалось, что немцы нас непременно заметят. Ординарец, будто угадав мои мысли, ободрил:
— Фрицы сейчас, как суслики, — забрались в норы и' там греются. Иначе, конечно же, поддали б нам.
Вскоре волокуша вползла в глубокую воронку. Там, как выяснилось, обосновался лейтенант — командир третьего взвода. С ним было несколько бойцов. Нашего прихода они не ожидали. Встретили молчанием. Чувствовалось, что сильно промерзли. А мне было жарко, хотя руки — мокрые по локоть, в рукава набился снег.
— Черти мороженные, — незлобиво заворчал ординарец. — Сидите тут, а мы за вас надрываемся… Берите и угощайте фрицев из новенького.
— Не новый, но исправный, — уточнил я.
— Посмотрим, — о ткликнулся лейтенант.
Вместе с ним мы установили пулемет на площадке перед бруствером из снега. Я заправил ленту и нажал на спуск. «Максим» застрекотал короткими очередями, как швейная машинка.
— Ну что? — спросил ординарец и, не дождавшись ответа, кивнул мне: — Даем задний ход!..
Мы поползли по проложенному нами следу. Изредка поднимались и бежали. Обратный путь — налегке — занял гораздо меньше времени.
За лесом мне предстояла последняя встреча с мертвецами. Решил стороной объехать того, что лежал на дороге, надеялся, что и другие ездоки последуют моему примеру. С трудом свернул лошадь на снежную целину. Она провалилась в снег по самое брюхо, а все‑таки тащила сани, не останавливалась. Совсем немного уже оставалось до наезженной колеи, когда раздался не особенно сильный взрыв. Лошадь повалилась набок и забилась в окровавленном снегу.
Мина!..
Дальше я добирался пешком. Издали увидел на посту Петра. Остановился на минуту. Хотелось обо всем рассказать ему, но вдруг почувствовал, что не могу.
— Отвез пулемет? — спросил он.
— Отвез.
— Как там?
— Потом, — отмахнулся я и направился с докладом к начальству.
6
К вечеру, когда постепенно стихают бои, ^ штабе полка начинается подсчет потерь и остатка боеприпасов. Тем временем походные кухни подтягиваются ближе к окопам: обедают на передовой, как правило, с наступлением темноты, завтрак — тоже затемно, перед рассветом. А на дворе март — дни пошли длинные.
Читать дальше