Наконец артналет стих.
Взошедшее солнце невозмутимо оглядывало обезлюдевшую степь.
Пули сшибают головки у полыни, и она дымится сизой пылью.
— Вперед! — командует Иван и первым выскакивает из воронки.
Надо пробираться к своему доту.
Поднявшиеся навстречу черные фигурки немцев вновь залегли, прижатые огнем. По переднему краю обороны захлопали разрывы мин. Они для пехоты опаснее снарядов. Снаряды землю долбят, а мины своими низкостелющимися осколками секут все, что встретится на пути. Даже ковыль под корень скашивают.
От минометного огня одно спасение — бросок вперед. Иван оглянулся, чтобы поторопить курсантов. Увидел зеленый шит пулемета над голубой проседью низкорослого бурьяна.
— Вперед! — крикнул он и кинулся к доту. Метров сорок пробежал. Пуля цокнула, перебила ремешок каски у самого уха. Каска покатилась, подскакивая на кочках.
В траншее Иван встретился с незнакомым сержантом- санинетруктором. Молодой, с белесыми коротко стриженными волосами, по которым из‑под пилотки струился пот, он, тяжело пыхтя, волочил за собой на плащ — палатке раненого бойца.
— Это во время артналета… — сказал санинструктор. — Прямо возле его окопа снаряд разорвался.
Боец смотрел на Берестова темнеющими от боли глазами.
Ноги у Ивана подламывались. Он кинулся на Подзорова:
— Почему молчат пулеметы?
Подзоров с укоризной зыркнул в сторону Прова Трофимовича.
— Вам лишь бы стрелять, а куда, зачем… — вздохнул Пров Трофимович. — Для того, чтобы раньше времени себя обнаружить? Так это в нашу задачу не входит… А вот когда они поднимутся в атаку, тогда мы огонька и всыпем…
Берестов раздвинул кусты чилижника, оглядел степь. Ни души. Прижались немцы к земле, постреливают.
— Наверное, танки свои ждут, — сказал Пров Трофимович. — Без танков немцы в атаку редко ходят. Прятаться не за что…
За спиной кашлянул Бугорков.
— А где Стахов? — спросил Берестов.
Бугорков, виновато моргая глазами, вытянулся, ожидая разноса за то, что оставил Стахова одного с пулеметом, и вдруг заискрился радостной улыбкой: увидел Стахова живым.
— Собственной персоной!
Стахов спрыгнул в окоп и с!>ал быстро подтягивать к себе обмотку, на другом конце которой был привязан пулемет…
— Все‑таки я их перехитрил, гадов! — сказал Стахов. Он дышал тяжело и отрывисто, как загнанная лошадь. На поясе у Стахова болталась каска.
— Ваша, — передал он каску Берестову.
Иван долго, по — мальчишески удивленно рассматривал ремешок, обрезанный пулей.
На бруствере разорвалась мина.
— Из ротного миномета пуляет, — сказал Пров Трофимович. — Значит, близко где‑то сидит.
Берестов вновь слегка раздвинул кусты чилижника. Метрах в двухстах увидел «грудную цель». Приподнявшись над ковылем, немец высматривал, куда послать следующую мину. Не спуская глаз, Берестов протянул руку за спину. Бугорков подал ему винтовку. Иван прицелился. «Вогнать пулю в живого человека?!..» Опустил винтовку. И тут же обругал себя: «Вот еще жалостливая русская душа!.. Он по нас — минами, а я…» Прицелился вторично. Сухой, как удар кнута, выстрел хлестнул по ушам.
Немца скрыла волна ковыля.
— Есть один, — отметил Бугорков. Он взял из рук лейтенанта свою винтовку и надрезал ножом насечку на ложе.
— А их там!.. — выглядывая из‑за спины Ивана, воскликнул Стахов. И кинулся к пулемету.
Иван теперь уже и сам видел, как густо отливали в ковыле солнечными бликами каски.
— Как саранчи!.. — протянул Бугорков.
— Огонь! — подал Иван команду пулеметным расчетам.
Ду — ду — ду — ду… тру — ду — ду… — вперебивку застучали все
три станковых пулемета. И сразу же на дот посыпались мины. Лес взрывов вырос над холмом. Треск такой, словно над головой распарывали прочное парусиновое полотно. В просвете между столбами взрывов Иван увидел летящую на
дот гранату с длинной деревянной ручкой. Она вспыхнула черным клубом дыма, далеко не долетев до бруствера.
— Никак фрицы уже рядом? — угадал Берестов вопрос на бледных губах Бугоркова.
— Огонь! — громче прежнего скомандовал он.
Ивану казалось, что его пулеметы уже всплошную косят ковыль, и он удивлялся, почему немцы все ползут и ползут.
— Ну, гады!.. — потянулся он к гранате. — Я вот вас доста…
И осекся на полуслове. Услышал, как один пулемет поперхнулся и смолк. И в эту же минуту из двери дота — она была рядом с НП — к ногам лейтенанта повалился Андрей Шафорост, первый номер пулеметного расчета, тихий и незаметный во взводе курсант. По виску Шафороста текла тоненькая струйка крови. Блеск остекленевших глаз из‑под полуопущенных век поразил Берестова. Он еще раз посмотрел на Шафороста, на его неподвижную остывающую улыбку, на его гладкий лоб… Еще раз увидел стеклянный блеск глаз. Все понял — и не поверил. Окликнул:
Читать дальше