Ганад Чарказян - Горький запах полыни

Ярость поднималась из глубин моего униженного, но все еще не сломленного существа. За что вы хотите меня убить? За то, что я другой, не такой, как вы? Жалкое и тупое отродье. Нет, просто так вы меня не получите. Наклонившись, поднял камень, как раз по руке. Далековато, пусть мой дорогой сосед сделает еще пару шагов. Братья расступились, и Вали, выдвинувшись вперед, важно произнес: «Вот под этой скалой мы и закопаем то, что от тебя останется, похотливый верблюд!»

Камень попал ему в плечо, когда он нажимал на курок. Вали вскрикнул, грохнул выстрел, кто-то из братьев пронзительно заверещал. А все остальные бросились на меня, вцепились как клещи, повалили на землю и заломили руки за спину. Тут же связали и начали охаживать посохами, пинать ногами. Я потерял сознание.

Очнулся от ледяной воды, в которой захлебывался. Братья просто окунули меня с берега головой в ручей. Увидев, что я пришел в себя, небрежно уронили на траву. В глазах все опять потемнело.

— Нет, кафир, ты просто так не умрешь. Я устрою тебе такую жизнь, что ты каждую минуту будешь сожалеть, что остался в живых. — Вали, придерживая левой рукой свою правую, бегал по берегу. — Сейчас мы прокалим кинжал и отрежем тебе кое-что. Так что твоя мать не дождется внуков, а ты перестанешь брюхатить наших дочек. Голубые глаза! Не будет больше ни у кого этих голубых свинячьих глаз!

Братья начали собирать сухую траву и коровьи лепешки для костра. Тут появился Сайдулло. Его спокойные слова и жесты, твердый взгляд немного успокоили взбудораженную компанию. Первым делом Сайдулло напомнил, что у пуштунов есть кодекс чести. И все мы обязаны его придерживаться, чтобы не превратиться в диких зверей. Неужели зря прозвучало слово нашего пророка, давшего нам законы и человеческие установления? Разве не должны и мы сами стремиться быть такими же милостивыми и милосердными, как наш учитель?

— Дорогой мой сосед и родственник, твоя честь — моя честь. Мы всегда поддерживали друг друга, делились последним. Сегодня в память о нашей многолетней дружбе и добрососедстве прошу тебя — не допускай скорого и неправого суда, Вали. Аллах не любит этого. Да и в чем вина несчастного раба? Мой сын Ахмад наблюдал за всем, что здесь происходило. Если взбесились овцы, то почему мы, люди, должны следовать им? И становиться еще безумнее, чем глупые животные? Халеб не покушался на честь твоей дочери. И в мыслях такого у него не могло быть. А в этой давке и сумятице чадра слетела случайно. Все могло бы закончиться гораздо печальнее, если бы Халеб не вынес Азизу. Лучше было бы, если бы он дал затоптать ее бестолковой скотине? Неужели ты хотел избавиться от своей дочери? Ты должен благодарить Халеба, что он уберег твою красавицу Азизу от возможного несчастья. Да ведь и сама Азиза только благодарна моему рабу. Она не чувствует никакой обиды, возможно, только смущение, вполне приличное девушке ее возраста. Спроси у нее сам, и она повторит то, что сказала мне. Такая хорошая девушка не возьмет грех на душу. Ведь она ждет жениха, а Аллах в наказание может послать ей такого мужа, что и ты запляшешь. Не сотвори несправедливости, Вали. Ведь мы с тобой все-таки родственники. И все наши грехи ложатся на наши плечи. Не отягощай их лишним грузом. Кто знает, какие несчастья принесет это дикое беззаконие нашему кишлаку? А главное — тебе, и твоим детям, и твоим внукам!

— Особенно тем, кто с голубыми глазами, — невразумительно буркнул Вали.

— При чем здесь голубые глаза? — не понял Сайдулло.

— Ни при чем. Так и быть — если он тебе так дорог, оставляю этого ублюдка в твоем распоряжении. Не хочу терять долгой дружбы из-за этого шайтанова отродья. Пусть совершит все, ради чего появился в нашем кишлаке. Посмотрим, какое наказание мы за него получим. Тогда я тебе напомню о сегодняшнем дне. Не хочу марать руки об эту нечисть. Думаю, что и тебя он окунет в свою свинячью лужу. Тогда вспомнишь, заступник, этот день. Вспомнишь…

Сайдулло и Ахмад осторожно обмыли меня на берегу. Ледяная вода обжигала и отвлекала боль. Опять надели рубаху и штаны, которые уже было стащили с меня лихие братья Вали. Однако все-таки зацепило выстрелом — несколько картечин попало в мягкое место. Потом вдвоем кое-как поставили меня на ноги. Хотя все болело, но переломов вроде не обнаруживалось. Досталось в основном почкам — помочился кровью. Поддерживая с двух сторон, Сайдулло и Ахмад довели меня до моего убежища и уложили.

Вскоре пришла Маймуна-ханум и снова занялась мной. У загородки слышался и взволнованный голос Дурханый, но ее не пускали — нечего глазеть на голого мужчину. После горячего зеленого чая с молоком перестал бить озноб. На моем привычном ложе вскоре стало тепло и спокойно. Господи, опять живой, пока живой. Надолго ли? Не таков Вали, чтобы прощать обиды.