Ганад Чарказян - Горький запах полыни

Но в моем случае я как раз и не мог видеть свою ночную гостью. Да и не был уверен, что мне так уж необходимо видеть свою таинственную незнакомку. Тем более что это было практически невозможно — ни днем, ни ночью. Женщина-невидимка меня вполне устраивала. Я мог представлять ее любой. Чем и пользовался. Во время этих встреч во мраке перед глазами стояла моя далекая Аннушка. Такой, какой она запомнилась мне в тот вечер на сосне. Но только теперь я делал с ней все что хотелось и даже намного больше. А ее глаза сияли так же нежно, как и тогда.

Сейчас думаю, что такая женщина-незнакомка идеальна для любого мужчины: она, нисколько не обременяя собой, одновременно и присутствует, и отсутствует. А для бесправного раба вроде меня, жившего в чуждом окружении, это был просто единственно возможный вариант. Никаких открытых внебрачных отношений кишлак бы не допустил. А ту женщину, что отважилась бы принять меня, просто забили бы камнями. Таинственная незнакомка рисковала больше, чем я.

Она появлялась всегда неожиданно — видно, с Шахом у нее были хорошие отношения. Полупроснувшись на ее призывное «Халеб…», я привычно обнимал ее и позволял делать с собой все, что ей хотелось. Как будто мужчиной была она, а не я. Ведь она любила, а я только принимал любовь. Она навещала меня месяца три, а потом так же неожиданно, как и появилась, исчезла. Я еще долго радостно просыпался от почудившегося мне привычного «Халеб…» и, не обнаружив своей незнакомки, долго маялся на жестком ложе, вспоминая ее нежный голос и томительные, искусные ласки.

Может, это и была та обещанная когда-то родственница Сайдулло? Но по его виду ничего нельзя было понять. Иногда, казалось, он вроде многозначительно улыбался, а иногда — просто сопровождал улыбкой какие-то собственные мысли.

Между тем Вали снова выдал замуж свою четвертую дочь, которая овдовела года три назад, и дома теперь оставалась только хромоножка. Поэтому он постоянно находился в доброжелательном и разговорчивом состоянии духа. Пожилой и состоятельный жених заплатил невесте очень хороший махр, который по законам шариата останется навсегда при ней, и взял ее четвертой женой к себе в Ургун. Правда, Ширин Хури — в переводе «кушать сладости», следующая ступенька за сватовством, самый романтичный период в жизни будущих супругов, когда они долго общаются наедине в доме родителей невесты, — молодожены пропустили и сразу сыграли свадьбу. Ведь жених уже не мальчик, ждать так долго не может. Но сила в нем еще есть. Аллах был так милостив, что подарил им надежду на ребенка. Теперь остается выдать только младшенькую. Ну, с ней-то проблем не будет, — явно лукавил сосед, — она у меня красавица, да и характер золотой, слова поперек не скажет. Хотя и с небольшим дефектом. Но ведь на женах воду не возят. Да и верхом не ездят. Может, спотыкается немного на быстром ходу, на любовном ложе все одинаковы. Ну а ты-то, Халеб, знаешь хоть, для чего женщины нужны? Думаешь, вымахал под небо, так во всем и разбираешься? Думаешь, что ты мужчина? Спишь-то в жалкой пещере один. Я в твои годы уже двух дочек имел. Послушай, что говорит наша мудрость: «Не гордись ты ни шубой овчинной, ни огнем своего скакуна — ведь мужчину делает мужчиной только женщина, только жена!»

Куплет из народной песни, который он пропел, мне понравился. Тем более что я его уже слышал не раз и сделал для себя даже стихотворный перевод. Но постоянные приставания Вали начали доставать. Как только увидит меня, сразу подходит, останавливает, начинает расспрашивать, какие у меня планы на дальнейшую жизнь. Я отвечал, что ближайшие планы — рытье арыков. Нет, это планы Сайдулло, а как ты представляешь себе дальнейшую жизнь в нашем кишлаке?

Я отвечал уклончиво и неопределенно. Тут он начинал раздражаться: «Ты мужчина или нет? Ты что — хочешь на всю жизнь остаться только рабом моего соседа?» Потом стал настойчиво убеждать Сайдулло, что я должен принять ислам. Как же мы можем быть в полной безопасности, если среди нас живет человек другой веры? От него можно ждать чего угодно. Сайдулло возражал ему, напоминал, что сам пророк был против принуждения к вере. Это дело добровольное. А Халеб уже понемногу, с помощью Ахмада, читает Коран, изучает нашу великую книгу.

Тут Вали снова раздражался: «Да мы с тобой никогда не читали Коран и не прочитаем! Чтение не прибавляет веры. Нам сделали обрезание и научили ежедневным молитвам. Для праведной жизни этого вполне достаточно. А зачем этому кафиру наш Коран? Он что — хочет стать муллой? Он всего лишь рабочая скотина с голубыми глазами! Как нечистая свинья!»