Артур Черный - Комендантский патруль

Подкрадывается темнота. В липком ее мраке мы продолжаем выборочно останавливать машины. Иногда просто сидим у обочины. Холодно и хочется есть. Через зелень парка просвечивают красные огни взлетающих от комендатуры сигнальных ракет. Высокие кроны деревьев терпеливо и до времени скрывают нас от настороженных глаз комендачей. Иначе бы нас давно обстреляли. Зачастую так и происходит. Связи между нами нет. Вряд ли кто-то из комендантских постов знает, кто сегодня несет рядом с ними службу.

Белая дорога, выныривающая из света зеленой луны… Желатиновый свет фар проходящих на скорости машин… Черное, в красных по краям разводах, небо…

По радиостанции слышны переговоры о прорыве через 30-й блокпост двух «Жигулей». Это совсем рядом отсюда. Я на пару с Ахиллесом перегораживаю дорогу сваленным стволом дерева и мотком колючей проволоки. Прыгая на колдобинах, по дороге рассыпается неровный свет двух машин. Кто-то из нашего заслона пускает вверх предупредительную очередь. Первая машина останавливается, вторая, не доехав до перегороженного места, резко сдает назад. Мы бежим к ней, на ходу стреляя в воздух. Протяжно взвизгивает и глохнет надорвавшийся мотор. Из салона выскакивают двое с оружием, которые матерят нас и обещают сейчас же перестрелять. Тут уже не до шуток. Настоящая, оправданная ситуация открыть огонь на поражение. Но разум все же предостерегает нас от необратимых последствий. Припав на колени к темноте обочин, мы грязно материмся, требуя, чтобы двое у машины бросили оружие. И наши и их автоматы очередями рубят воздух.

Мы не узнали своих пэпээсников, а те перенервничали и, решив, что попали в засаду, не назвались сразу, кто такие. Типичная ситуация войны. Кто-то поторопился, кто-то замешкался, и вот входит в этот мир чья-то неоправданная смерть.

К полночи поступает команда «Съем».

Сегодня явился на работу сам Рамзес Безобразный. Мы видим его шныряющим в темноте отдела. Его присутствие сумело до конца испоганить и так не задавшийся с утра день.

Вчерашней ночью обстреляли из гранатометов и стрелкового оружия армейский пост на перекрестке Ханкальской — Гудермесской. Пострадавших нет.

Тайд направляет вчерашние заслоны по тем же постам. И сегодня распаляется перед нами еще сильнее, чем вчера. Если вчера он еще хоть немного стеснялся за замыленный сухпай, то теперь вся эта мешающая делу скромность улетучилась без следа. Безумный полковник вихрем носится по плацу, отправляя оперов уголовного розыска переодеваться из камуфляжей в милицейскую форму, направо и налево раздает выговоры за отсутствие на голове кепок и фуражек:

— Я вас научу форму носить! Вы у меня тут все скоро запляшете!..

Продолжается это около получаса.

По окончании концерта все молчаливо расходятся с желанием все сделать по-своему. Заслоны, где мы должны появиться, — лишь нескорое будущее этого дня. Половина отдела втискивается в придорожные кафе завтракать, вторая половина отчаянно сбрасывает с себя так горячо любимую Тайдом, а потому так ненавистную ей неудобную и маркую милицейскую форму.

Тем же составом заслона к обеду мы выезжаем на свой вчерашний пост. Сегодня в нашем распоряжении передвижная легенда РОВДа — вечный, колесящий практически с создания мира, прошедший огонь и воду, много раз списанный в небытие единственный отделовский автобус.

Несколько первых часов нами досматриваются все машины подряд, пресекается на корню любое мало-мальски организованное движение по обеим дорогам перекрестка. Один пэпээсник тормозит даже велосипедиста — ленивого сонного мужика. Рядом у обочины, на краю загубленного парка, торгует самопальным бензином молодой чеченец, быстроглазый и жульнический мальчишка лет пятнадцати. С бочки бензовоза из хриплого динамика завывает дикая горская музыка, — участник чеченского сопротивления, народный герой Тимур Муцураев хриплым голосом пересчитывает незаживающие раны своей родины:

Устав второй день стоять на ногах, все начинают откровенно халтурить. Никто уже не подходит к дороге, не поднимает ботинками загустевшую пыль и не машет оружием перед лобовыми стеклами. Наш заслон просто стоит вдоль улицы и создает видимость работы. Уж чему-чему, а этому нас учить не приходится, это мы научились делать давно и порой даже лучше, чем любую работу.